Дневник 1879-1912 годов. Александра Богданович

кладет бумаги. Дурново ему не звонит, как, бывало, граф, а, если ему понадобится что-либо, сам выходит к нему.

      В ту минуту, когда Толстой умер, Романченко находился в своей канцелярии. Двери к графу были открыты, он лежал через комнату. За несколько минут до его смерти вошел Плеве в канцелярию из Комитета министров и спросил: «Что, как?» Романченко отвечал: «Плохо». Вдруг послышался крик – с графиней сделалось дурно. Граф скончался, доктор вышел сказать об этом. Плеве в это время отошел к окну, две слезы скатились из его глаз, он их отер кулаком, затем обратился к Романченко и сказал: «Теперь надо распоряжаться; запереть столы и, не спрашивая никого, суммы взять из ремонта дома». Романченко телефонировал Заике. Спросили графиню, где его положить. Она решила внизу, но только повторяла, чтобы не было монахов – граф их не терпел. Когда затем митрополит Леонтий Варшавский и Алексей Виленский пожелали у гроба отслужить панихиды, им в этом было отказано. Толстой совсем не пожелал видеть сына, просил жену следить, чтобы он не ворвался к нему. Из слов Романченко могла заключить, что он в последний его приезд сюда к нему охладел. Он был недоволен его женитьбой. У Толстого осталось мало денег, всего 55 тыс., которые он получил выкупные, 7 тыс. в банке и 4 билета внутреннего выигрышного займа. Всё состояние оставлено графине.

      Игнатьеву решено только предоставить те департаменты, которые были у Гагарина. Полиция не отойдет от Дурново.

      Завтра в первый раз наследник будет в Государственном совете.

      8 мая. Навестил меня митрополит. Он не жалеет Толстого, рассказывал про него, что никто не помнит, когда он причащался. В бытность его обер-прокурором Синода он ни разу не был в Исаакиевском соборе, не заглядывал в синодальную канцелярию, где только висел его мундир на вешалке. Когда назначили Победоносцева и он туда вошел, он увидел на столах груды бумаг и немедленно уволил всю канцелярию.

      Рассказывали нам, что у Чихачева дурная денежная история, которая может его заставить уйти из министерства, какие-то заплаченные им счета модистке из казенных сумм. Говорят, что он заплатил миллион Богарне, чтобы его назначили управляющим министерством.

      17 мая. Е.В. рассказывал про свое свидание со Строгановым, у которого он был адъютантом, когда тот был одесским генерал-губернатором. Старик встретил Е.В. словами: «Откуда? Зачем? Надолго ли?» Накануне градоначальник Одессы Зеленой сказал Е.В., что Строганов положил в 8 больших мешков все свои записки и бумаги, запечатал мешки и отдал Чихачеву, чтобы тот отвез их на пароходе Черноморского общества и потопил в Архипелаге. Е.В. затронул вопрос со стариком об его бумагах. Он ему отвечал, что их сжег. Е.В. с отчаянием воскликнул, что он не имел права этого делать. Тогда Строганов ему сказал: «Император Николай написал следующее письмо начальнику штаба Дибичу, где главнокомандующим был Витгенштейн: "Боюсь, что твой дурак главнокомандующий не решится на эту меру". Вы поймете теперь, почему я сжег мои бумаги». Значит, в них было много такого, что нельзя было обнародовать.

      Говоря