Куда бежать? Том 3. Любовь. Валентин Мирин

Слава Богу! Пронесло. Какой же вы отважный и мужественный! – Никанор Иванович, не увидев реакции сына, выговорил ещё несколько пафосных фраз только с одной целью – избавиться от нервного потрясения, и это отчасти помогло, но ненадолго.

      Став свидетелем разговора сына с главарём анархистов, он опять закипел. Нервы стали шалить. Подёргивание правой ноги возобновилось. Мысли пошли вразнос. Осознание собственной ничтожности разрывало его мозг. Вдобавок у Никанора Ивановича начали трястись и руки. Подобное он испытывал впервые в жизни и что бы это могло быть, даже не предполагал. Когда его сын закрыл глаза Вертинскому и пошёл по вагону, он решил размяться – авось пройдёт, для чего попытался встать, но попытка оказалась безуспешной. Смирившись со своим состоянием, он остался сидеть на месте, глядя широко раскрытыми глазами и даже с открытым ртом на мёртвого Вертинского. От голоса сына, командующего пассажирами, немного приободрился и попытался встать, но опять неудачно. Когда Тельнецкий уверенным шагом прошёл мимо него, Никанор Иванович попытался схватиться за полу кожанки сына, дабы его остановить. Тельнецкий не оставил жест отца без внимания и тут же был осыпан претензиями:

      – Вы по… по… почему отказались ис…исполнять пос…с…следнюю волю усопшего? Разве я вас… так воспитывал? Разве я вас не… учил добрым делам? Не по…-христиански это будет!

      Тельнецкий строго посмотрел на отца, подумал, что немного критики отцу не помешает, но вовремя остановился. Секунду поразмыслил о минувших событиях и решил сказать отцу именно то, что думает:

      – Вот скажите мне, как вы тут оказались? Как вы думаете, почему я не удивлён, что вас сюда заманили? И с помощью кого вас заманили в эту ловушку? Вот мне прямо интересно. Конечно, я это узнаю и с этим разберусь, непременно. Накажем виновных, но как вы не смогли распознать западню, приготовленную для меня?

      – Меня позвал Арсений Макарьевич, начальник станции. Уважаемый человек, между прочим. Он срочно вызвал… Погодите, Николя, это неважно сейчас. Важно другое. Последняя воля усопшего – это закон для живых.

      – Отец, этот человек, – Тельнецкий показал рукой на тело Вертинского, – использовал вас, чтобы меня уничтожить. Разве вы этого не понимаете? Вы его совсем не знаете, а ещё что-то для него требуете.

      – Да и не нужно мне его знать. Если он тут такое устроил, значит явно нехороший человек, но речь не о нём, речь о вас. Этот несчастный не для себя просил, он для сына, для России просил. Он требовал передать от него сыну то, что всегда передаётся из поколения в поколение – знание о своих корнях, о Родине, об Отечестве. Как вы могли отказать?

      – Я не даю невыполнимых обещаний. Вот как раз этому вы меня и учили.

      – Нет уж, Николай. Это теперь ваш долг, и вам следует…

      Никанор Иванович, решивший было прочитать сыну лекцию о нравственности и как-то наверстать упущенное в его воспитании, от этой цели отказался. Вопросы сына навели его на мысли, которых он даже и предположить не мог. Он только