Под теми же звездами. Андрей Ренников

снежным пухом акации. А вокруг, покрывшись пышными белыми шапками, завязнув в снегу, убегали в глубину парка кусты низкорослой сирени, и выступали огромными кругами погребенные клумбы, выглядывая мрачно сбоку своею черною сырою землей. И разбросанные там и сям по парку хмурые хвои пригнулись своими тяжелыми ветками книзу и глядели исподлобья своими синими иглами, словно прятали что-то под густыми ветвями; и казалось, будто здесь наступил тихий праздник, будто всем – и акациям, и кустам сирени, и хвоям – хорошо стало под этим белым покровом, одевшим и согревшим их сырые, озябшие члены; – и даже злой пересмешник, этот вечный брюзга и ворчун беспокойный ветер – и тот здесь не бил и не гнул так безжалостно отяжелевшие ветви и, как будто стесняясь, пробегал по аллеям, тихо шепча что-то молчавшим деревьям и серьезно расспрашивая у хвой про их угрюмую тайну.

      – Да, нужно с ним покончить! – думала Нина Алексеевна, смотря вперед на снег и не замечая окружавшей ее спокойной зимней красоты, – довольно, довольно! У нас всегда были бы с ним ссоры, мы и так уже часто спорили и не понимали друг друга. Нет, он не может внушить полного чувства, его нельзя полюбить всего, со всеми его качествами: некоторые недостатки и сейчас вызывают досаду, брезгливость, чуть ли не отвращение… Нет, нет, нужно порвать, нужно решительно порвать!

      Нина Алексеевна подняла голову, и вздох облегчения как бы скрепил ее последнее решение. Она улыбнулась грустной, но спокойной улыбкой: ей бросились теперь в глаза эти красивые, нарядные деревья, одевшие свои сучья в снежные рукава; она увидела, как шевелили белоснежными шапками непокорные кусты, – и ей стало легко и весело, как-то ясно и спокойно на далекой глубине желавшей и искавшей чего-то раньше души.

      Нина Алексеевна поправила рукой выбившиеся из-под шляпы волосы и тряхнула головой. Ей хотелось, приняв решение, уже не думать о Кореневе, и она взглянула наверх, на мелькавшие мушками быстро спускавшиеся снежинки. Вот они, казавшиеся такими черными на фоне светлого неба, бегут вниз, становятся бледнее, кажутся уже серыми и затем, неожиданно, проходя мимо дерева в своем полете, делаются совершенно белыми, чистыми, становятся белее самого неба, самих породивших их снежных туч.

      И затем, упав нежно, бесшумно на мягкий покров у земли, они томно прижимались к нему и, замирая, ожидали сверху новых подруг. А те неслись оттуда, без числа, без конца, всё чаще и чаще, новые и новые, отяжелевшие и тихие. И целая сеть, серая вверху, ярко белая внизу, вдруг спустилась с неба, покрыв мутную даль; и ветер весело заиграл на этой сети, с легким шуршаньем пробираясь вперед и перебирая ее беззвучные струны в своих резких порывах.

      Нина Алексеевна вздохнула полною грудью, сбросила с волос прилипший к ним мокрый снег, и пошла быстро назад. Она спокойно улыбалась и слегка жмурилась, когда ей на ресницы попадала снежинка, обращавшаяся в тот же миг в дрожавшую на веках прозрачную слезу.

      X

      К двенадцати часам Коренев был уже готов; он тщательно