Мосты в бессмертие. Татьяна Беспалова

не поцелуи Аннушки, а Мишкина басовитая воркотня:

      – Вставай, призывник! Вставай, вставай…

      Костя поплелся следом за ним на холодную кухню, не позволяя себе думать о том, что это, может быть, в последний раз. В последний раз Мария Матвеевна в темно-коричневом шерстяном платье, с ниткой бус из поддельного жемчуга на шее, уже полностью прибранная для отправки на службу. В последний раз ее клетчатый передник, в последний раз ее взгляд, словно липкий пластырь, пристальный, оценивающий.

      Костя ел знакомую еду, запивая ее чаем из знакомого фаянсового бокала с синей розой на боку. Бабуля молча смотрела на него с противоположной стороны стола.

      – Ну что тут у вас? Проводы? – спросил Мишка.

      Он оказался уж совсем одет в потертое габардиновое пальто и зачем-то в кирзовые сапоги.

      – Куда ты, Мишка? – угрюмо спросил Костя. – Как все, в бойцы трудового фронта определился?

      – Мишка!.. – отозвался тот. – Тебе ли, непутевому недорослю, меня, старую московскую интеллигенцию, словно собачонку, подзывать?

      – Интеллигенция вся по тюрьмам…

      – Ну да! Зато бандюки, как ты, на свободе!

      – Тише вы! – шикнула на них Мария Матвеевна.

      Она уж облачилась в гимнастерку, шинель и валенки. На голову, поверх синего берета повязала пуховый платок. Большая коричневая сумка висела у нее на боку.

      – Я на службу, а вы прекращайте болтовню… Простим друг другу и… быть по сему! – голос ее внезапно пресекся.

      – Ты, дядя Миша, куда теперь? – примирительно сказал Костя. – Окопы рыть?

      – Окопы рыть, – эхом отозвался тот.

      Мишка шагнул к двери, прижимая к груди узелок с простецкой провизией.

      – Что ж вас на окопах и не кормят?

      – Не кормят. Да и пустое это дело! Видел, на Тверской баррикад нагородили? Смешно и грустно.

      – Видел и баррикады, видел и бойцов в белых тулупах. Сибирские дивизии подошли, дядя Миша. Ты погоди-ка…

      Костя кинулся в свою комнату. Там, под кроватью, в старом фанерном чемодане он хранил свой неприкасаемый запас. Торопясь, чутко прислушиваясь, не хлопнет ли дверь, достал три банки тушенки и пачку американских галет. Дверь хлопнула, когда он уж выбегал в коридор. Пришлось неодетым тащиться на промерзшую лестницу. Он догнал Мишку на лестничном пролете между первым и вторым этажами. Сунул в руки подарки.

      – Не хочу брать! – огрызнулся Мишка.

      – Бери! – Костя насильно рассовал банки по карманам его потрепанного пальто, а галеты сунул за пазуху. – Живи, интеллигенция. Живи и верь, что Москву не сдадут.

      Он бежал вверх по лестнице, перепрыгивая ступеньки. Внизу хлопнула дверь парадного. Дядя Миша ушел на Калужскую заставу рыть окопы…

      Бабуля ждала его по ту сторону обшарпанной двери, в квартире.

      – Прощай, старая! – Костя поцеловал Марию Матвеевну в щеку. На миг прижался лицом к ее лицу. Почувствовал знакомую мягкость, попробовал