Хастлер. Александр Нерозников

я тут пишу, никто никогда не увидит. Сам не знаю, зачем я это делаю. Начинаю понимать, что живу не совсем правильно. Но мне насрать. Даже если бы у нас в Бологое были психоаналитики (ха-ха), как не Западе или в столице, я и то вряд ли!.. Занесло меня однажды в нашу христианскую церковь, жирный молодой поп строго по канону исповедовал меня (опять смеюсь). В христианстве всё настолько формализированно, что сквозь все эти уловки живой душе уже не пробиться. Просто задают установленные вопросы, на которые надо отвечать только "грешен". Всё замыленно, сплошной официоз.

      Хотя кто скажет с полной уверенностью, что правильно, а что нет? С детства нам талдычат, что надо учиться, надо хорошо учиться. А что иначе? Вот я одолел Универ, стал ли я счастливее? Чёрта с два! Дворник-таджик, метущий иногда наш двор, и мне кажется, не получивший вообще никакого образования, в сотню раз счастливее, распечатывая новую бутылку! Он живёт без обычных наших заморочек, не думает, что правильно, а что нет. Чтоб Аллах не увидал с неба, просто прячется в тень.

      Или, вот, Катюша из соседнего подъезда, робко и ненавязчиво бьющая ко мне клинья. Ровестница. Родители её тоже отъехали в лучшие миры, оставив, как и мне полторашку. Она, кажется, уже до мелочей изучила мой распорядок – каждый раз, когда я выхожу на обязательный утренний "моцион", то вижу её большие синие глазищи в окне. Кавычки не спроста – я выхожу в пять утра и делаю круг по всему Огрызково – С Прорабской, где обитаю, выхожу на Сельскую, пилю до самой заправки и сворачиваю на Мира, а там уже по Линейной возвращаюсь. Кружок для нетренированного человека длинноват, слов нет, но мне он необходим для поддержания формы.

      Несчастная Катюша и понятия не имеет, чем я зарабатыаю на хлеб с маслом. И упаси Боже узнать! никто в городе и районе не должен быть в курсе моих дел! И не то, чтоб стыдновато, нет, дело в другом. Особенно, когда вся эта канитель приключилась. Да, до завтрака я гуляю. Нет, сначала пью чай. Вернее, сначала завариваю – это у меня такая утренняя медитация: тщательно мою посуду, чайники, чашку; прямо в фаянсовом чайнике кипятильником грею воду (принесённую с источника за Тайванем, нашем бологовским Тайванем!), засыпаю во вскипающую воду (чтобы пузырьки были размером "с глаз краба", 2мм по нашему) Сенча Сенпай, четыре щепотки; затем тот же кипятильник сую в другой фаянсовый чайник и, когда вскипит (ровно четыре минуты!), начинаю процесс пития. Из одной посудины наливаю пол чашки заварки, дополняю до верху из другой и – вперёд! Получается четыре чашки. Это моя утренняя норма.

      После которой я выхожу на дистанцию. По дороге, построенной Анатолием Михайловичем Лебедевым. Мне было десять лет, когда он взошёл на наш местный престол. И двадцать семь, когда он скончался. Сам то он был из Кемец и ездил туда каждый день, а по Мира, узкой и уже тогда раздолбанной (сейчас, правда, починили), ему было не с руки.

      Иду и вспоминаю, как его сынку, конченому падлецу и хапуге, однажды впарил средство для роста причиндалов. Кто-то что-то шепнул ему на ухо, вот он и приехал с пузырём. А может и не с одним. И был весьма удивлён, что я не употребляю. Он сидел пил у меня под окном, в квартиру я его не пустил, а я ему на ушко за пятьдесят штук впаривал "самое-самое" средство – каждое утро подвешивать к причинному месту гантельку и с ней приседать. Начинать с десяти повторов и каждый день прибавлять по одному. Когда дойдёт до тыщи, всё будет чики-поки! Уж не знаю, до скольки он смог дойти…

      Глава 2

      Даже и понятия не имею, как это меня угораздило! До этого я ещё с Универа договаривался с Дамой по скайпу, приезжал в назначенное место, сильно прибедняясь, читал стишки, закатывал свои кошачьи зелёные глаза и откидывал кудрявую головушку. Я брал несоответствием. При мифологическом росте Шварценегера я не имею, конечно, его толщины бицепсов, зато мужское достоинство!.. Об этом уже тогда в определённых кругах ходили легенды. А в сочетании с трагизмом Блока, Цветаевой и особенно Пастернака это приносило плоды. Дамочки млели. Млели и давали денег бедному студенту.

      Семь лет я жил припеваючи, семь лет я мог не отказывать себе ни в чём. В разумных конечно пределах. Месяц в Анталии сделался уже надоедающей обыденностью. Тенерифе, Сен-Тропе, Атолл Северный Мале, Нуса Дуа, Гранд Бэй – вот где доводилось мне греть мошонку! Слабый пол любил меня, что уж там говорить!

      И как-то не насторожило (хотя и должно было!) место этого свидания – в поезде между столицами купе Гранд Империал. "Ну и что, – сказал я себе, – некоторые богатые весьма занятые люди!" И безо всяких подозрений прикатил и стал ождать в Ленинградского вокзала в красной бейсболке, синей куртке и белых штанах. И хотя надо было немного по другому, она меня узнала. Сухая как доска длинноволосая брюнетка в сером деловом костюме Mars Aurel ткнула мне пальцем в живот, ничуть не меняясь в лице:

      – Ты?

      – Я.

      – Следуй!.. – отвернулась и гордо пошагала к перрону. Билеты уже были у неё на руках. Душилась она Ellipse.

      После всего, что мне довелось увидеть, роскошью уже удивить трудновато, приходилось дурацки разыгрывать изумление от удобств.

      На красном кожаном диване у восьмиугольного стола сидела чуть полноватая блондинка, которую ещё больше полнил молочно белый костюм