Невольник. Сапар Заман

мы родились и живем. Врожденные качества и характер. Навыки и умения. И еще тысячи других мелких деталей, из которых складывается мозаика нашей судьбы.

      Если бы да кабы…

      Если бы Илья дождался автобуса, а не решил пройтись пешком, чтобы развеяться…

      Если бы в тот злополучный день по мосту, по которому он шел, не проезжал Сарсен со своим другом…

      Если бы Жакып не искал подневольных работников…

      А если отмотать нить судьбы еще раньше, то если бы Илья уехал со своей семьей в Россию…

      Если бы Айнаш заплатила ему за работу…

      Если бы он не стал заливать свое горе и печаль, а попытался начать жизнь сначала…

      Если бы… Если бы… Бесконечное «если бы».

      Но только один из множества вариантов становится нашей судьбой, какая бы она ни была: страшная или красивая, легкая или тяжелая, бурная или тихая, долгая или короткая. И как бы мы себя ни тешили, предаваясь иллюзиям и самообману, что мы выбираем, куем и творим свою судьбу, потом, спустя многие годы, до нас доходит, что все, что нам довелось пережить, было предписано судьбой. Что все это было уже предначертано. Все было решено за нас… Там, где неведомые силы смотрят на нас сверху и играют в свои игры, передвигая нас, словно шахматные фигурки на черно-белой доске, решая, кем пожертвовать, а кого сохранить, кого возвысить, а кого спустить на самое дно…

      – Ты видишь? – спросил, слегка приглушив звук автомагнитолы, Сарсен, держа одной рукой обод руля своей красной «Нивы».

      – Что вижу? – переспросил сидевший на пассажирском сиденье рядом с ним здоровяк Аман, то смотря в боковое зеркало, то оглядываясь по сторонам.

      – Посмотри в зеркало, там один бич идет, – произнес, притормаживая и прижимая машину к обочине, Сарсен.

      – Никого не вижу! А-а-а… Вот этот аккулак9, что ли? И что? Мало ли сейчас бичей в городе? – произнес Аман, по своему обыкновению туго соображающий, наблюдая через зеркало, как по пешеходной дорожке вдоль моста одиноко шел мужчина европейской внешности и худощавого телосложения.

      – Да в прошлый раз… Что, не помнишь?! Когда дома у Талгата выпивали…

      – Ну? – произнес Аман, все еще не понимая, о чем речь.

      – Ну, тогда Жакып сказал, что два барана даст тому, кто ему из города бомжа подгонит.

      – А-а-а! Вспомнил… И что? – все еще не догоняя, замер, смотря в зеркало, тот.

      – Что-что… Ну вот же он идет! То есть бежит к нам в руки! – не скрывая раздражения, выпалил Сарсен.

      – И что, прямо здесь?! Днем?! – выпятив нижнюю губу и удивленно подняв брови, спросил Аман, всякого повидавший за свой короткий век. – Да я без проблем! Я двумя руками за любой кипеж, кроме голодовки. Э-хе-хе! О-хо-хо! Как я сказал, а? – спросил он, довольно рассмеявшись своей, как ему показалась, вполне остроумной шутке, которая не произвела особого впечатления на его друга.

      Тогда Аман, собравшись и посерьезнев

9

Аккулак – буквально «белоухий», так уничижительно называют европейцев казахи.