Душеловы. Надежда Исаева

не была счастлива в браке. Он это видел (сразу после свадьбы молодые переехали к нему) и очень печалился. Дитя единственное, обожаемое, сам растил ее после смерти супруги. Вот у них с женой была любовь так любовь! Сердце ни разу не поманило жениться во второй раз.

      Дарий расчувствовался; кажется, даже слеза набухла в глазу. С чего бы чужим воспоминаниям будоражить его? Аура дома так действует?

      Впечатлительный итальянец тряхнул головой, отгоняя видения прошлого, вытащил из кармана «кенгурятника» небольшую перевязанную бантом коробочку с фотографией Алексея в сердечке и спрятал ее в сейфе.

      – Лежи смирненько, жди отгрузку. В аду покоя нет, там уже не расслабишься… душа моя.

      Черт счастливо улыбался, закрывая сейф и задвигая на него картину.

      – Жаль, что девицу за собой не прихватил. Было бы две души для отправки. Раньше я одним контрактом несколько душ имел.

      Адское отродье вздохнул, протер автопортрет рукавом, куда достала рука. Поднял голову и пожаловался своему изображению:

      – Я, ведь, парня предупреждал. Чтоб осторожней был с колечком. Почему никогда мне не верят? Прямо обидно за себя. Я единственный из чертей, кто честен с клиентом!

      Махнул рукой в досаде, подошел к другой картине висевшей рядом на стене и тоже потер рукавом по холсту.

      – Царица проклятий, не ослабевает твоя черная сила!

      Он поклонился портрету молодой графини-купчихи. Долго всматривался в изображение, словно впервые увидел ее.

      – Откуда столько злобы в таком красивом теле? Дурак был твой муж, – поцокал языком. Отошел на шаг назад, присмотрелся к полотнам.

      – Однако хорошо смотримся, – удивился и сдвинул нижние углы рам друг к другу вырезом V.

      – Налюбоваться собой не можешь?

      Дарий, застигнутый врасплох, испуганно присел, оглянулся и огрызнулся:

      – Фу, напугала, фурия! Хоть бы копытами стучала, когда ходишь.

      Затем он прошел к прилавку, достал из кармана кольцо, уложил его в пустой футляр в витрине. Дьявольский предмет вернулся на прежнее место.

      – Фи, чего мне с тобой манерничать? – высокомерно заявила чертовка и неспешно прошествовала на свое рабочее место за кассовый аппарат, разгульно вихляя задом.

      – С того, что я старшой в нашей конторе. Субординация! – неожиданно осипшим голосом возмутился бес, наблюдавший за ее походкой. Сглотнул слюну и уже мягче поинтересовался, – тебя при жизни хоть чему-нибудь учили?

      Проказница, жеманно усевшись на стул и обмахиваясь хвостом как веером, будто издевалась над ним, являя мужскому взору все уловки великих соблазнительниц. Надула губки, волосы поправила, взгляд в никуда отвела, почти ласково возмутилась.

      – Нахватался на земле словечек: субординация, этика… Чушь полная! – и ножкой покачала издевательски.

      ***

      Дарий так отчаянно боялся Лукрецию, что даже никогда не вожделел ее.