Репликация. Книга первая. Ву Вэй

его мозг.

      – Бета-колебания очень высокие, – заключил Кир, просмотрев результат сканирования. – Есть небольшие области повреждения коры… Господин министр, это нехорошо, может привести к когнитивным расстройствам, если не принять меры. Вам необходимо к Ашуре сходить, чтобы обследоваться полностью.

      – Схожу, – сухо отреагировал Кронс. – Если будет возможность и необходимость. Сейчас не до того, – и он рассказал все, что сегодня произошло, начиная со своего разрушенного эмоционального фона (теперь министр и сам это хорошо осознавал) и заканчивая результатами патологоанатомического обследования аиста. – Дело очень серьезное, – подытожил он, – ни к кому, кроме тебя я не могу обратиться: эти дуболомы слишком прямолинейны, – раздраженно добавил он, имея в виду своих подчиненных, – они не способны выйти за рамки обыденности и посмотреть шире. А здесь привычные представления о мире не работают. Есть какие-нибудь соображения?

      Кронс уставился на Кира в тревожном ожидании, что тот скажет. Младший Мэнси молчал несколько минут, потом взял лист бумаги, сложил его пополам, затем скрутил в трубку, а в завершение смял в комок и протянул его на вытянутой ладони министру.

      – Что это значит? – недоумевающе спросил Кронс.

      – Скажите, господин министр, что вы видите у меня в руке?

      – Смятую бумагу, – все еще не понимая, к чему ведет Кир, проговорил Кронс.

      – Которая до этого была полым цилиндром, еще раньше – плоскостью и контрплоскостью, а еще раньше – двухмерной плоскостью. Скажите, господин министр, в каком состоянии проще всего определить размер бумаги?

      – Когда она была листом, – ответил Кронс, теряя терпение. – Кир, скажи уже, к чему ты клонишь, я не совсем готов разгадывать ребусы.

      – К тому, что мы не в состоянии точно понять размер бумаги, пока не развернем комок в лист. Но ведь и в комке, и в цилиндре – один и тот же размер листа. Я это к тому, что сейчас мы оказались перед лицом событий, которые невозможно оценить с помощью привычных инструментов, как, например, нельзя измерить Риманово пространство ^[4] линейкой, а тензорными величинами ^[5] – можно.

      – Это понятно, – нервно произнес министр. – Но все равно не понятно, какое отношение все эти неэвклидовы геометры имеют к нашей сегодняшней ситуации.

      – Самое прямое, – уверенно сказал Кир. – Они доказывают, что изъятие всего лишь одной аксиомы из теории построения пространства создает бесконечное множество вариантов существования пространств иной природы. Лобачевский ^[6] отменил аксиому о том, что через точку, не лежащую на прямой, в этой же плоскости проходит только одна прямая, не пересекающая ее, заявив, что таких прямых может быть множество. В результате появилась модель не трех-, а многомерного мира. Риман, отменив все ту же аксиому, принял, что каждая прямая, лежащая в одной плоскости с данной прямой, пересекает ее, и пришел к топологической модели плоскости, проективной плоскости…

      – Кир,