Третий глаз. Дмитрий Вощинин

живут.  Нередко, правда, и за счет других.

      – Ну, об этом у меня есть еще время подумать позже.

      – Мне кажется, главное, что искру таланта получаешь именно ты…

      Вдохновение – как пронизывающий тебя луч, божья искра…

      Вопрос признания или первенства – это скорее  бизнес, который вторичен в этом процессе. Было много художников особенно в двадцатом веке, которые, отбросив все традиции, парадоксально раскрутили себя из ничего.  Вот, Салватор Дали! Мне кажется, своими фантазиями напоминает барона Мюнхаузена…Конечно, в нем есть своеобразный «шарм», но художник – это очень серьезно…

      – Талантливых людей  мало…

      – Но это – вершина айсберга мыслей всего человечества.

      Вот, к примеру, колесо.  Даже не знаем, кто изобрел. И ведь в Библии об изобретениях – ни слова. Может и хорошо, что не знаем. Ведь ботаники до сих пор не могут найти дикого прообраза пшеницы. Многие имена – просто легенды и даже загадки. Одно из них Шекспир… Видимо, не всем нужна была яркость и своеобразное рабство признания. Возможно, это человек или группа людей, которые, имея многое для обеспеченной жизни, обладали более широкими взглядами на талант и искусство…

      Егор сам удивился тому, что выразил  свои сомнения так ясно и просто.

      Он отметил, выходя на платформу, как его сосед в светящемся окне продолжал страстно смотреть в маленькую книжицу.

      Уже у калитки он услышал из дома знакомый радостный лай.

      Ливерная колбаса сгладила собачьи обиды на его долгое отсутствие.

      Егор быстро переоделся, и вот они опять на знакомой тропинке: собака впереди, а он со своими мыслями сзади.

      Завтра опять надо ехать в город: поговорить с сыном, заехать в  коммерческую фирму по вопросу трудоустройства и попытаться продать несколько картин.

      «Надо прицениться в художественном салоне», – подумал он.

      Опыта продажи своих картин он не имел и вовсе не знал этого рынка.

      Писал он для себя, но от многих слышал, что сюжеты его картин и своеобразная манера исполнения нравились публике.

      Это первое, что приходило в голову, чтобы не остаться совсем без средств.

      Утро выдалось пасмурным. Егор плохо выспался и, неся неудобный пакет с пейзажем, едва  успел на раннюю электричку.

      Картина занимала место, которого и так не хватало, но он стойко выдержал все волнения вагонной сутолоки и недовольные осуждающие взгляды.

      На вокзале из телефона-автомата он позвонил сыну, но его уже не было дома. До художественного салона было недалеко, и он решил прогуляться пешком.

      Серое небо, затянутое надолго облаками, подчеркивало неустроенность, разноликость теперешних московских улиц, потерявших былую ухоженность.

      Егор шел по старому кварталу центра столицы.

      Неуверенность линий погрустневших домов дополняли черные дыры старых подъездов, многочисленные разноликие изгороди огромных, еще не обозначенных своей архитектурой, новостроек. Все это оставляло осадок несвоевременного, поспешного разрушения.

      Старые