«Стихи из Note Book». Стихотворения разных лет. Критическая лирика. Леонид Советников

соборы…

      Безмолвие

      Факсимиле беззвучии.

      Застывший циферблат.

      Сведённый к жесту случай.

      Недвижимость утрат.

      Миманса дух и только.

      Над толчеями толка.

      Над разнотравьем толп.

      Александрийский столп.

* * *

      Торчат кресты – термометры надгробий,

      Холмами – грудь.

      Что́ час возвратный – скоро будет пробит?

      Воскреснет ртуть!

      Хоть голос, что запальней, чем бикфордов,

      И отрицал:

      «Бегите прочь! Оставьте ваших мёртвых

      Их мертвецам».

* * *

      Без разницы: эль, эллин или эллинг…

      Всё перемелет впрок безумный мельник

      И сам от раскулачиванья сгинет,

      Ведь даже мельник мельницы не минет.

      А в инобытии? – Где в нём корысть?

      В палитру света погружая кисть

      И оживляя смутные пространства

      Души, любить сквозь бездны напролёт!

      Пусть время за любовь не даст и шанса,

      И вечность тоже даром настаёт.

      У Иордана

      Цвёл дом зелёных смокв[1].

      У Иордана

      Ученики, Пророк

      И с ним Сусанна

      Вдыхали запах роз

      И свежесть влаги.

      Вдруг некто произнёс:

      «Учитель! Благий!

      Что делать? Укажи

      Такое средство,

      Чтоб вечную я жизнь

      Имел в наследство».

      Нахмурился Пророк:

      «Земному – тленье.

      Никто не благ, как Бог.

      Раздай именье.

      Сокровище Небес

      Отрадней Рима!

      Спасенья тяжек крест.

      Молись: во имя…»

      – Ах, мы́тарь, не мыта́рь!

      А вдруг не струшу.

      Вот только… нищета ль

      Спасает душу?

      Из Виттории Колонны

      Призри и на меня, Творец земного,

      И я живу ростком лозы Твоей,

      Мой бедный кров похож на сеть ветвей

      И ходит ходуном от ветра злого.

      Всё глуше травы, небеса мрачней

      И семена сомнений зреют снова

      И застят свет. Но истинного слова

      Не иссякает благостный ручей.

      О, чистый! Утоли мои печали.

      Я жажду, жажду, дай моим корням

      Хоть каплю самой искренней слезы —

      Живой, как свет, пролившийся вначале,

      Когда Симон скитался по камням

      И пела ветвь праматери-лозы.

      Обречённость

      Ни плеска в небесном оконце,

      Ни тона, чтоб мог не сереть.

      Не может ледащее солнце

      Безвидную землю согреть.

      К чему ни притронешься – наледь,

      Как стылый чиновничий взгляд.

      И смерть не могла б опечалить

      Сильнее, чем мысли болят.

      О, разума нищие дети,

      Вот тема – засмейтесь над ней,

      Что чем обречённей на свете,

      Беспомощней, тем и родней!

* * *

      Погружаясь

1

Виффагия, предместье Иерусалима.