Море на Рождество. Наташа Корсак

пусть!

      Дафна с любопытством подскочила к повозке, где под толстой мешковиной и правда бренчали гирлянды и благоухали ёлки.

      – А сколько стоит веточка? – спросила она господина.

      – Веточка-приветочка? – пропел он.

      – Самая маленькая! – уточнила Дафна.

      Придержав лошадей, незнакомец ловко спрыгнул с кóзел. Словно фокусник, он запустил свою перчатку под мешковину и лёгким движением руки вытащил оттуда пушистую, краше павлиньего хвоста, мягкую еловую веточку. Дафна смущённо прошептала:

      – Наверное, дорогая?

      – Не дороже твоей улыбки, – ответил господин. – Держи, кареглазка, это – подарок! – и скомандовал лошадям: – Но-но! Рождество на носу! Я на ярмарку везу…

      – Спасибо! – прокричала Дафна. И, отныне счастливая, полетела домой.

      Вот только дома матушка Дафны по-прежнему лежала без сил. Её лоб, щёки, нос, губы – всё превратилось в серую карнавальную маску из тоски и печали. Лишь в глубоких тёмных глазах горел чуткий материнский огонёк. Стоило Дафне вернуться, как он стал ярче!

      Мирра улыбнулась.

      – Как ты? – спросила дочь, протягивая матушке еловую веточку. – Это тебе, к Рождеству…

      – Какая красота… Как пахнет! Где же ты её взяла?

      – Мне подарили… Один господин на ярмарку ехал. Но вот лекарство…

      – Не хватило денег, – поняла Мирра. – Ничего. Я поправлюсь. Честное слово. Как же это нелепо – разболеться под Рождество.

      – Это всё гадкий Гольфингер! Я просила дать нам в долг… – начала Дафна.

      – Это я виновата. Даже на куртку тебе заработать не могу… Какие тут лекарства!

      – Мне нравится моя куртка! – возразила Дафна.

      Мирра привстала поцеловать дочь, но слабость мигом вернула её к подушке.

      – Ах, Дафна, вещицу эту давно пора выбросить. В ней можно и простыть… – не унималась она. – Разве я знала, что, переехав в Марбург, мы будем бедствовать? Я мечтала стать величайшим художником, – тут она рассмеялась, – а теперь лежу и ною, как пойманная белуга.

      – А ты не ной, – прошептала Дафна. – Пойду, заварю тебе чаю. У нас ещё есть чай? И Сальвадора покормлю. У нас ещё есть хлеб?

      – Сальвадор сытый! Сгрыз почти всю мою бумагу для рисования и даже в краску залез, – хмыкнула Мирра. – Погляди на него: вон одно пузо торчит и морда вся синяя, – и, распахнув одеяло, Мирра указала на мышонка с длинными вьющимися усами и шоколадным поцелуем матушки-природы на макушке. Тот без чувства вины грелся у носков Мирры.

      – Привет, Сальвадор, – захихикала Дафна, – бежим на кухню. Там сахар кубиками!

      Сальвадор обрадовался. Пропищал что-то в духе «пипивчук-чук-чук!» и рванул за хозяйкой.

      А Мирра бережно прижала к груди еловую ветку. Как она пахла! Так благоухает волшебство! Волшебство, в которое Мирра верила с детства.

      Она родилась у моря. На острове Крит. В колыбели древнего греческого городка под названием Ретимно. Он был хорош собой, а уж как живописен: с запутанными венецианскими улочками, величественной крепостью в окружении ветвистых бугенвиллий