Уходящие из города. Эмилия Галаган

чуть ли не с сентября, так что даже Лу запомнила последовательность движений. Мать сшила ей юбку-клеш из нескольких слоев тонкой, полупрозрачной ткани. В центре спортзала установили огромную елку; дети сидели на лавочках, вдоль стены. Под елкой что-то вещал Дед Мороз, который, как обычно, потерял Снегурочку, и теперь детям надо было кричать что есть мочи, чтобы она услышала и пришла. На свою беду, снежинка Лу выбрала неудачное место для приземления. Лавка, на которой она сидела, была слишком близко придвинута к стене, так что в спину Лу впивались острые ребра радиатора отопления. В детском саду топили так, что батарея была раскалена едва ли не докрасна. Отодвинуть лавку – нельзя, пересесть – некуда, а в спину припекало так, что аж больно. Лу постаралась примоститься на самый краешек лавки, но так сидеть оказалось неудобно: покрытая лаком поверхность скользила, и Лу упрямо съезжала с нее. Она ерзала и ерзала, пока Дед Мороз не воскликнул:

      – Найти Снегурочку мне помогут те, кто высоко летает и много видит – Снежинки!

      Это была кодовая фраза, услышав которую, Снежинки сорвались со своих мест. Заиграла музыка, девочки закружились. Белая юбка Лу вздулась колоколом. Взяться за руки и пробежать круг. Потрясти руками. Присесть, замереть. И вскочить, вжух! Как будто совершаешь чудо. Лу была счастлива: она не запуталась в танце, а после его окончания ей повезло – села на другое место, подальше от батареи.

      В тот день на нее сошла лавина материнского гнева:

      – Все дети как дети. Сидят ровненько. Даже мальчишки. Ну, кто-то в носу ковыряет. И только эта! Сидит, ломается, как в припадке. Позор! Это ради этого я шила тебе эту юбку и переводила ткань?

      – Там была батарея… за мной, – попыталась объяснить Лу. – Она мешала. Спину жгла.

      – А другим не мешала?

      – Не знаю…

      – Послушай меня. Жарко тебе, больно, холодно или голодно – ты должна сохранять лицо. Не корчиться, как Жанна д’Арк на костре.

      – Как кто?

      – Не корчиться, а сидеть ровно! – мама сказала это, почти повысив голос. – Ты меня разочаровала.

      Лу посмотрела на маму. Мама была такая же, как Лу, просто немножко выше. (Они обе были небольшого роста, обе натуральные блондинки с мелкими чертами лица.) И Лу, маленькая девочка со спутанными, прилипшими к потному лбу кудряшками, впервые подумала про свою мать: «Ты тоже меня разочаровала. Никогда не буду такой, как ты». Подумала – и тут же спрятала эту мысль в ту секретную коробочку, в которой все дети хранят запретные идеи вроде той, что, когда они вырастут, обязательно будут питаться только чипсами и колой.

      Потом, когда у Лу наконец-то появилась подруга и они стали секретничать и обсуждать все или почти все, Лу всякий раз терялась, если Олеська говорила:

      – Мне бы такую маму, как твоя…

      Перед глазами проплывали конкурсы рисунков, и олимпиады по математике, и английский по выходным, и этот проклятый автобус, и вечное недовольство – а с другой стороны – Олеська, которая еле-еле училась, ходила на дискотеки, красилась,