Архитектурные модели. Очерки истории и мастерства. Анна Шукурова

Свидетельством о том служили два памятника. Один – утраченные мозаики дворца Кенургион (IX в.), где, по словам византийского автора, была изображена сцена: император восседает на троне, «окруженный полководцами, воевавшими вместе с ним, которые протягивают ему подношения – завоеванные им города»[71]. Другой памятник – пиксида из слоновой кости (XV в.?), рельефы на которой Грабар интерпретировал как триумфальную композицию с подношением модели василевсу. Разумеется, в этом случае отчетливо прослеживаемая связь с римским обычаем исключала предположение о проектных моделях. Но и в остальном ученый не допускал мысль, что здание или город в руках несущего его персонажа как-либо соотносится со строительной практикой. После публикаций Пика и Бенндорфа (на которые он, кстати сказать, ссылался) разновидность античных моделей, которые могли стать источником иконографической традиции, не вызывала сомнений. Он только констатировал, что это были вотивные модели и модели, предназначенные для pompa triumphalis.

      Позднее к обсуждению античных нумизматических источников присоединилась американская исследовательница Э. Липсмейер[72]. Она признала, что в содержательном плане монеты с сюжетом неокории обладают некоторыми элементами, пригодными для сравнения с ранними мозаичными композициями. В частности, тем, что в них реальный исторический персонаж разделяет метафизическое пространство с божеством или с персонификацией города. Если в изображении на монетах широкого хождения это соседство казалось вполне уместным, то и в монументальных мозаичных композициях, где действие является символическим, а не реальным историческим событием и ктитор оказывается в неком метафизическом пространстве, это нарушение границ между миром земным и миром небесным должно было быть доступно пониманию зрителя того времени. Вместе с тем Липсмейер справедливо отметила, что вряд ли христианам Рима, Равенны, Палестины и даже Истрии были знакомы малоазийские монеты трехсотлетней давности. Для них, следовательно, фигура ктитора с миниатюрным храмом в руках выглядела бы странно, будь эта фигура перенесена на церковные стены с незнакомых им образцов. По смыслу же композиционные схемы на монетах I–III в. и на мозаиках VI в. имеют мало общего между собой. В отличие от монет, где действие разворачивается от высшего к низшему (божество или олицетворение города вручает храм императору), в мозаиках, в которых движение ктитора с его атрибутом направлено к центральной фигуре, главенствующей в композиции, совершается обратное действие – от низшего к высшему. Велики различия и в способе изображения архитектурофорных фигур. Если на монетах император представлен стоящим на одном уровне с сакральными персонажами и в одном с ними масштабе, то в мозаиках подчеркнуто подчиненное положение ктитора его удаленностью от центра, а иногда и тем, что его фигура уменьшена в сравнении с представителями

71

Ibid. С. 101. Перевод А. Пахомовой.

72

Lipsmeyer E. The Donor and his Church Model in Medieval Art frоm Early Christian Times to the Late Romanesque Period. Ph.D. Ann Arbor, 1981.