Прерыватель. Все части. Алексей Николаевич Загуляев

его нет. Но это был водила, тоже работал в карьере.

      – Прогуляемся? – предложил Борисыч.

      – На кладбище?

      – Да. Хочу посмотреть.

      – Пойдёмте.

      До погоста было километра два.

      Мы шли медленно, слушая трели птиц и крики петухов, доносившиеся со стороны деревни.

      – Я ведь сразу догадался, – заговорил Миронов, – с какой целью ты вдруг подался в этакую глухомань. Сперва было обиделся на тебя. Ведь столько сил в тебя вложил, надеялся, что, когда на пенсию уйду, ты станешь мне отличной заменой. Способный ты, Алексей. Сегодня вот лишний раз доказал. – Борисыч на секунду остановился. – А потом почитал дело твоё, покумекал и понял, что из-за отца ты в Подковы эти подался. Дело, конечно, благородное. Что называется, дело чести. Сейчас не каждый отважится на такой поступок. Все усилия только на карьеру или на деньги. А ты из другого теста.

      – Перехва́лите, Анатолий Борисович, – не удержался я, почувствовав себя неуютно. – Я уж, честно говоря, начинал жалеть в последнее время. Дело-то о карьере никуда не двигалось с места. Ни одной зацепки не находилось… До недавнего инцидента на почте.

      – Но нашлось же. Я, Алексей, со своей стороны тоже пытался кое-что раскопать по поводу этого карьера.

      – И что?

      – Мутное дело. В восемьдесят третьем явно торопились его замять. Сначала было наших послали в Подковы, чтобы во всём разобраться. Но тут же из столицы пожаловали чины из КГБ. И дело перешло им. Так что даже ни единого документа, которые успели составить следаки из нашего отдела, не осталось в архиве.

      – Да. Это-то в своё время и напрягло меня больше всего.

      – Но одна ниточка всё же вывела меня на бывшего директора этого карьера, – продолжил Борисыч.

      – На Гарина? – удивился я.

      – На него самого. На Константина Георгиевича.

      – Он жив?

      – Живее всех живых. Затихарился в Билимбае. Это посёлок под Первоуральском.

      – Далеко же забрался.

      – Бросил всё в городе, включая свою семью, и залёг на дно, будто какой рецидивист. С чего бы ему бежать в этот медвежий угол?

      – Что-то сильно напугало его, – предположил я.

      – Или кто-то, – снова остановившись и утерев со лба пот, согласился Борисыч. – А ты знаешь, что перед этим мифическим оползнем дела на карьере шли из рук вон плохо?

      – Нет. Мне помнится, что, наоборот, в семье у нас стали появляться лишние деньги. Отец мне даже на пятнадцатилетие купил спортивный велосипед. Знаете, со скоростями такой и с тонюсенькими колёсами. Я ещё собирался к нему из Перволучинска на работу в гости приехать. Но он запротестовал. Говорит, все спицы повылетают, потому что дорога тамошняя для таких колёс не предназначена.

      – Деньги, говоришь? Это странно. Потому что карьер почти не работал. По крайней мере, официально. Дамба, через которую на Перволучинск дорога шла, стала разрушаться, не выдерживала уже гружёные песком «КамАЗы». Город составил смету, и получилось, что не выгодно эту дамбу восстанавливать – песок с гравием ремонта не могли окупить. Попытались проложить