Князь Серебряный. Алексей К. Толстой

неделю. Девушку защекотят, молодца любовью иссушат!

      – Говоришь, а сама не знаешь! – перебила ее другая девушка. – Какие под Москвой русалки! Здесь их нет и заводу. Вот на Украине, там другое дело, там русалок гибель. Сказывают, не одного доброго молодца с ума свели. Стоит только раз увидеть русалку, так до смерти все по ней тосковать будешь; коли женатый – бросишь жену и детей, коли холостой – забудешь свою ладушку!

      Елена задумалась.

      – Девушки, – сказала она, помолчав, – что, в Литве есть русалки?

      – Там-то их самая родина; что на Украине, что в Литве – то все одно…

      Елена вздохнула. В эту минуту послышался конский топот, и белая шапка Серебряного показалась над частоколом.

      Увидя мужчину, Елена хотела скрыться; но, бросив еще взгляд на всадника, она вдруг стала как вкопанная. Князь также остановил коня. Он не верил глазам своим. Тысяча мыслей в одно мгновение втеснялись в его голову, одна другой противореча. Он видел пред собой Елену, дочь Плещеева-Очина, ту самую, которую он любил и которая клялась ему в любви пять лет тому назад. Но каким случаем она попала в сад к боярину Морозову?

      Тут только Никита Романович заметил на голове Елены жемчужный кокошник и побледнел.

      Она была замужем!

      «Брежу ли я? – подумал он, вперив в нее неподвижный, как будто испуганный взгляд, – во сне ли это вижу?»

      – Девушки! – упрашивала Елена, – отойдите, я позову вас, отойдите немного, оставьте меня одну! Боже мой, боже мой! Пресвятая богородица! Что мне делать! Что сказать мне!

      Серебряный между тем оправился.

      – Елена Дмитриевна, – произнес он решительно, – отвечай мне единым словом: ты замужем? Это не обман? Не шутка? Ты точно замужем?

      Елена в отчаянье искала слов и не находила их.

      – Отвечай мне, Елена Дмитриевна, не морочь меня долее, теперь не святки!

      – Выслушай меня, Никита Романович! – прошептала Елена.

      Князь задрожал.

      – Нечего мне слушать, – сказал он, – я все понял. Не трать речей понапрасну, прости, боярыня!

      И он рванул коня назад.

      – Никита Романыч! – вскричала Елена, – молю тебя Христом и пречистою его матерью, выслушай меня! Убей меня после, но сперва выслушай!

      Она не в силах была продолжать; голос ее замер, колени опустились на дерновую скамью; она протянула умоляющие руки к Серебряному.

      Судорога пробегала по всем членам князя, но жалость зашевелилась в его сердце. Он остановился.

      Елена, задыхаясь от слез, стала рассказывать, как преследовал ее Вяземский, как наконец царь взялся ее сосватать за своего любимца и как она в отчаянии отдалась старому Морозову. Прерывая рассказ свой рыданиями, она винилась в невольной измене, говорила, что должна бы скорей наложить на себя руки, чем выйти за другого, и проклинала свое малодушие.

      – Ты не можешь меня любить, князь, – говорила она, – не написано тебе любить меня! Но обещай мне, что не проклянешь меня; скажи, что прощаешь меня в великой вине моей.

      Князь слушал,