Право на кровь. Алексей Евтушенко

говорю. – Только не три и не зарезали.

      – Ух ты, а сколько и как?

      – Читай сегодняшний номер «Вечерних известий», не ошибешься.

      – Так я и читаю, – охотно сообщает лихач. – Ни одного номера не пропускаю. Очень мне нравится, как вы пишете, господин Грег.

      – Ты меня знаешь? Что-то я тебя не припомню, извини.

      Он поворачивает ко мне молодое, улыбчивое, влажное от дождя лицо:

      – Я недавно колешу, но уже два раза вас возил. Это третий. Меня Рошик зовут. Рошик Лошадник с улицы Глубокой.

      Ишь ты, видать, и впрямь парню нравится моя писанина, раз так раскрывается. Не иначе, сам мечтает стать репортером. Что ж, какие только мечты не бродят в юных головах. Я, помнится, примерно в его годы тоже хотел стать знаменитым поэтом. Слава богу, прошло.

      Цокая копытами по мокрой брусчатке, гнедая кобыла резво свернула на Кожевников.

      – Тпру-у! – осадил животное Рошик. – Приехали, господин Грег. Вас подождать?

      – Пожалуй, не стоит. Неизвестно, насколько я задержусь. Держи, сдачи не надо.

      – Спасибо. Если что, спросите на Глубокой Рошика, вам всякий укажет, где меня там найти. Доставлю хоть днем, хоть ночью. Куда надо и кого надо.

      – Учту, бывай.

      Вот он, дом номер семь. Три этажа, пять окон по фасаду, арочные ворота. Дом как дом, ничего особенного. Таких в городе сотни. Вхожу во двор, поднимаюсь на деревянную галерею второго этажа. Квартира номер четыре – третья дверь справа от лестницы. Приоткрыта, слышны негромкие мужские голоса.

      Не стучась, вхожу. Бесцеремонность – важнейшее качество репортера, без которого в профессии делать нечего. По счастливой случайности данное качество не лишнее и в моей главной профессии.

      В прихожей, развалившись сразу на двух стульях, дремлет пожилой вислоусый квартальный. Пусть дремлет. Неслышно прохожу в спальню, откуда и доносятся голоса.

      Трое мужчин одновременно поворачивают в мою сторону головы. Всех троих я знаю. Сыскарь Яруч из городской полицейской управы (за тридцать, худой, с быстрыми серыми глазами), а также врач и фотограф оттуда же.

      – Салют, ребята, – говорю как можно уверенней. – Надеюсь, я первый?

      – Как всегда, – кривовато усмехается Яруч, пожимая мне руку. – Давно говорю, что тебе, Грег, с твоей прытью у нас нужно работать.

      – Благодарю покорно, меня и в газете неплохо кормят, – отвечаю привычно. – К тому же на государственную службу у меня идиосинкразия. При всем уважении к службе.

      – Что-что у тебя на государственную службу?

      – Извини. Организм у меня ее не принимает. Что тут стряслось, поделитесь?

      – Ты ж все равно не отстанешь. Как та идио… синкразия, – Яруч хоть и с запинкой, но точно повторяет незнакомое слово. – Смотри сам. Только руками ничего не трогай, и пятнадцать минут тебе на все про все. Два тела здесь, детские трупы в других комнатах. А я, пожалуй, выйду, покурю.

      Два тела я заметил сразу, как вошел. Теперь посмотрел внимательней.

      Мужчина и женщина на широкой семейной