Рождение не начало. G Dever

тся мои латентные страхи или желания, и он, безусловно, будет прав. Не сказал бы, что я считаюсь с авторитетом каких-то бездумных психоаналитиков. Нет. Дело тут в другом: я сам наблюдаю эти страхи и желания в себе. Эти сны оставляют мне почву для размышлений о нашей главной, а то и единственно возможной судьбе в этой жизни. Да, я верю в судьбу, но не в такую судьбу, в которую верят адепты религиозного фундаментализма, и не в ту дивинацию, о которой гласят учения оккультизма. Судьба, о которой говорю я, является вполне естественной и познаваемой; каждый из нас видит её и знает, что она коснется когда-нибудь его. Эта не та ахинея, которую безрассудно совмещают некоторые профаны с свободой воли. И даже не та, в которой в точности и до каждой секунды прописаны наши действия, лишая нашу волю автономии, хотя и тут люди умудряются показать своё скудоумие, бесплодно рассуждая о том, как совместить такую судьбу с свободой выбора. Я верю в другую судьбу, вернее, убежден в том, что она есть, да и каждый из нас на самом деле в этом убежден. Усомниться в том, что она изымает нашу свободу, нельзя. Даже самые искусные софисты и демагоги не в силах этой сделать. Иногда богословы заявляют, что, несмотря на предопределения от незримого творца, мы все же вольны совершать свободные действия, подкрепляя это какими-то немыслимо дурными аргументами. Данное суждение редуцируется до следующего нелепого тезиса: «мы можем обратить необратимость» или «необратимость обратимо». Конечно, принимая во внимание такую глупость от людей, может показаться, что найдутся люди, опровергающие самую подлинную необратимую судьбу, о которой говорю я. Однако богословы выдумывают доводы, носящие трансцендентный характер, согласно которым лишь Бог ведает обо всем, и он, дескать, знает, как совместить свободу воли и предопределение, поэтому они могут выдумывать какие угодно оправдания, ссылаясь на то, что наш разум просто этого постичь не может. Я же говорю о судьбе видимой, фактически доказанной, поэтому выдумать такие нелепые доводы, исключающие её власть над свободой, не получится. Словом, эту тему я не мог обойти стороной и хотел бы её изложить. Думаю, достаточно было бы растолковать один из тех снов, чтобы на его примере понять и смысл других. И вместе с этим понять судьбу нашу, которая присуще всему на свете, что по непонятным нам причинам снискала право на бытийность.

      Мой покой прервал Леонид, постучав в дверь. Он вошел в комнату ещё до того, пока я дал разрешение, и сразу начал бегло осматривать мою мрачную комнату, которая была обклеена серыми обоями и в которой не было ничего особенного, лишь матрас (мне почему-то всегда нравилось спать на полу), подле которого стоял книжный шкаф, и мой рабочий стол, стоявший напротив матраса и шкафа; вся мебель в комнате была серого цвета. Но при всей этой скудости в комнате царил своеобразный шарм. Леонид был моим далеким родственником; он жил в соседней комнате и очень часто заходил ко мне, когда ему становилось скучно, чтобы расспросить о моих делах; не подлежит сомнению, что он расспрашивал о моих делах не из любопытства и переживания, а для того, чтобы скоротать свое бесценное время, которого всегда недостаточно у людей занятых; его походы в мою комнату доводили меня до крайней степени раздражения. Человек он был безработным (как и я, впрочем), необразованным и глупым. Он любил не покладая рук заниматься спортом, часто меняя его вид: то тяжелой атлетикой займется, то каким-нибудь боевым единоборством. Поэтому он был физически подтянутым, широкоплечим, однако его низкий рост заглушал всю эстетику его культуристского тела. Его широкое лицо с густой бородой указывало на атавизм, поэтому немудрено, что его ничего не забавляло, помимо спорта. Я же был совсем иным типом: я любил целыми днями проводить за книгами и всячески пытался написать свою; читал я довольно разную литературу. А также я меньше был подвержен к физическому труду. Именно этим Леонид упрекал меня, постоянно твердя одно и то же: «в здоровом теле, здоровый дух». Но если вследствие занятия спортом мой рассудок деформируется до такого же уровня, как у него, то я лучше лишу себя удовольствия иметь здоровый дух.

      Сначала Леонид прошелся по комнате, попутно ловя мой презрительный и угрюмый взгляд. Потом остановился у книжного шкафа и взял оттуда одну из моих книг. Посмотрев немного на обложку, он вслух прочитал её название и имя автора, пытаясь изобразить знатока. Меня предельно раздражало его присутствие, мне хотелось бросить его на пол и кинуться на его огромное лицо с кулаками. Но я, к сожалению, сделать этого не мог, и мне приходилось смириться, поскольку я проживал в доме его родителей. А такая неурядица могла бы послужить для них поводом выгнать меня из дома. Да и не смог я уложить эту груду мышц.

      – Дописал? – спросил Леонид, поставив книгу на место.

      Он спрашивал о моей книге, которую я уже достаточно долгое время пишу. Я ответил ему, что книга будет готова только месяца через три и не факт, что она будет опубликована, ибо я всегда пишу для собственного развлечения и удовольствия. Работы над книгой было непочатый край, поэтому насчет трех месяцев я немного утрировал.

      – Глупец ты, – возразил он. – Можно же на этом кучу денег заработать.

      – Искусство, которое имеет исключительно коммерческую цель, никогда не будет безупречным. – воодушевлённо произнес я.

      После моих слов он наконец