Чайковский. Євген Гребінка

не пашут, не сеют, сами родятся.

      – Сами!.. А что борщ?

      – Готов.

      – Фу! Какая штука! Во рту огнем палит, – говорил полковник, пробуя ложкой из кастрюли борщ, – казацкая пища. В горле будто веником метет; здоровый борщ!.. Я думаю, лошадь не съест этого борщу?

      – Я думаю, лопнет.

      – Именно лопнет! Один человек здоровеет от него, оттого он человек, всему начальник.

      – И человек не всякий. Доброму казаку, лыцарю (рыцарю) оно здорово, а немец умрет.

      – Не возьмет его нечистая! Разве поздоровеет.

      – Нет, не выдержит, пропадет немец.

      – Докажу, что не пропадет. Позови сюда Герцика. Посмотрим, пропадет или нет.

      – Послушай, говорил полковник Иван входившему Герцику, – у нас за спором дело: я ем свой любимый борщ и говорю, что он очень здоров, а Гадюка уверяет, будто для меня только здоров, а ты, например, пропадешь, коли его покушаешь. Бери ложку, ешь. Посмотрим, кто прав.

      Герцик проглотил несколько капель борщу, и лицо его судорожно искривилось, слезы градом пробежали по лицу.

      – Что же ты не ешь? – спросил полковник.

      – Бьюсь об заклад, с третьей ложки он отдаст богу душу, – хладнокровно заметил Гадюка.

      – Я не могу; это не человечье кушанье, – сказал Герцик.

      – Что ж я, собака, что ли?..

      – От этого и собака околеет.

      – Так я хуже собаки?

      – Боже меня сохрани думать подобное! Это кушанье рыцарское, геройское, такое важное – а я что за важный человек… Я просто дрянь…

      – Не твое дело рассуждать; ешь коли велят! – говорил полковник, схватив левою рукой за шею Герцика, а правою поднося ему ко рту ложку здорового борщу.

      – Не могу, вельможный пане! Умру!

      – Это я и хочу знать – умрешь ты или нет. Ешь!

      – Послушайте, пане! У меня есть великая тайна, я сейчас только шел говорить ее вам; позвольте сказать, я вам добра желаю, все думаю, что бы такое полезное сделать; вы мой спаситель… вы…

      – Ешь, а после расскажешь.

      – Умру я от этого состава, и вы ничего не узнаете, а тут и ваша честь, и все, и все…

      – Ну, говори, вражий сын, только скорее…

      Герцик вполголоса начал что-то шептать полковнику, который, бледнея, слушал его и закричал:

      – Ежели ты врешь – смертью поплатишься!..

      – Моя голова в ваших руках; к чему мне врать?

      – Пойдем скорее. Гадюко, – сказал полковник, – да возьми с собой крепкую веревку. Веди, немец!..

      IV

      Та вже ж тая слава

      По всiм свiтi стала,

      Що дiвчина козаченька

      Серденьком назвала

Малороссийская народная песня

      Тихо садилось солнце, зажигая западный край неба; в голубой вышине пламенели два-три облака, переливаясь золотом и пурпуром; тени длиннели, вытягивались по земле; каждый пловучий листок на Удае, стебель водяной травки или тростника, каждая волна и брызга горели, сквозились, просвечивали, таяли в золоте. В пирятинской крепости (замке) благовестили