Приходские повести: рассказы о духовной жизни. Наталия Черных

приметы времени соответствуют теперь уже прошлому (повесть писалась мною не один месяц). Пишущий не может не отстать от времени. Но и обгоняет свое время, намечая перспективу грядущего. Как бы простым карандашом.

      Пробуждение ото сна не всегда напоминает музыку. И уж совсем не похоже на будильник. В нем бездна трепета, как перед броском в холодную воду, как в замирании на верхней ступеньке, с которой вдруг удивительным образом открывается крыша. С которой виден весь город… и небо.

      Стеша спешила: слишком мало времени, чтобы добраться с Пятницкой, где в небольшом особнячке, по определенным дням и часам, начинались и заканчивались ее трудовые будни – спешила на Ярославский вокзал. Чтобы успеть взять билет и сесть в электричку, обозначенную в расписании числом 661, отправляющуюся в 16:08 до Сергиева Посада.

      Стеша могла не успеть к началу первого постового вечернего богослужения и потому волновалась. Денек выдался замечательный: небо с легкими кружевными тучками, солнце медовое. Начало поста совпадало с романовскими числами, как про себя называла Стеша дни начала марта. Приобретенные несколько лет назад, романовские дни виделись Стеше чем-то вроде драгоценностей: надеваешь не каждый день.

      Толпа у билетной кассы: за последние несколько лет возродились очереди и вместе с ними – странные привычки. Похожие на те, которые видела Стеша, когда была ребенком. Изменились турникеты, стали другими билеты. Стеша, наконец, вытащила из мерцающей пасти мелованный, тонкий листочек. Просто лепесток цветка! Машина заморгала зеленым глазом: проходи. Стеша билетики в Лавру хранит. Дома вложит и нынешний билетик в крупный том недавно приобретенной книги. Хорошие закладки получаются! Словно бы освященные. Греза, конечно, но ведь добрая греза-то.

      Пригородные поезда Стеша любила. Особенно при хорошей погоде и в любимом направлении. Вот за окном показались обаятельные желтенькие стеночки в районе Яузы. Во время пути Стеша так хорошо высыпалась за короткое время, как не получалось дома. Вот позади Мытищенский рынок; отшумел. Правило вычитано: частью с утра в метро, частью на работе – можно и поспать. Ради поста правило читалось шепотом, стоя и с положенными поклонами. Не в пост такая строгость находила только по вдохновению. И ноги, и возраст – не юность. Хотя к ней часто обращались: девочка!

      Н.Н. Дубовской. Троице-Сергиева лавра. 1917

      Стеша надеялась на обычное мирное путешествие. Не тут-то было. Где-то за Пушкиным неожиданно проснулась оттого, что в груди заныло тягучее погребальное песнопение – мудрое и глубокое. Грустное, но очень привлекательное, так что не оторваться: так бы и слушала. Стало зябко, мрачно. Бархатные остроконечные ели за Софрино сгорбились под внезапным тяжелым мартовским снегом. Стеша долго не грустила: по обычной человеческой изменчивости. Подумаешь, снег пошел! И верно: за Хотьково над лебедиными покровами поверх израненной земли заиграло ясное солнышко. Однако смуток остался. Стеша до самого Посада вспоминала будто вышедшие из памяти моменты. Мучительные, невыносимые, напрасные и неминуемые.

      Запах