Собрание юмористических рассказов в одном томе. Антон Чехов

нет?» – думаю. Встал да и давай починять.

      – Ну?

      – Ну, и ничего… Починил да выбежал с ним, как оглашенный. Поймался вот… Туда мне и дорога… Птицу эту саму взять да и по морде, чтобы понимал…

      – Сейчас урядник придет… Ступай в сени!

      – Пойду-с… И на духу каялся… Батюшка, отец Петра, тоже сказывает, что баловство… А по моему глупому предположению, как я это дело понимаю, это не баловство, а болесть… Все одно как запой… Один шут… Ты не хочешь, а тебя за душу тянет. Рад бы не пить, перед образом зарок даешь, а тебя подмывает: выпей! выпей! Пил, знаю…

      Красный нос Волчкова делается багровым.

      – Запой – другое дело, – говорит он.

      – Одинаково-с! Разрази бог, одинаково-с! Истинно вам говорю!

      И молчание… Молчат минут пять и друг на друга смотрят.

      Багровый нос Волчкова делается темно-синим.

      – Одно слово-с – запой… Сами изволите понимать по человеколюбию своему, какая это слабость есть.

      Не по человеколюбию понимает подполковник, а по опыту.

      – Ступай! – говорит он Хромому.

      Хромой не понимает.

      – Ступай и больше не попадайся!

      – Сапожки пожалуйте-с! – говорит понявший и просиявший мужичонок.

      – А где они?

      – В шкафе-с…

      Хромой получает свою обувь, шапку и ружье. С легкой душою выходит он из конторы, косится вверх, а на небе уж черная, тяжелая туча. Ветер шалит по траве и деревьям. Первые брызги уже застучали по горячей кровле. В душном воздухе делается все легче и легче.

      Волчков пихает изнутри окно. Окно с шумом отворяется, и Хромой видит улетающую осу.

      Воздух, Хромой и оса празднуют свою свободу.

      Добродетельный кабатчик

      ^{(Плач оскудевшего)}

      «– Подай, голубчик, холодненькой закусочки… Ну и… водочки…»

(Надгробная эпитафия)

      Сижу теперь, тоскую и мудрствую.

      Во время оно в родовой усадьбе моей были куры, гуси, индейки – птица глупая, нерассудительная, но весьма и весьма вкусная. На моем конском заводе плодились и размножались «ах, вы, кони мои, кони…», мельницы не стояли без дела, копи уголь давали, бабы малину собирали. На десятинах преизбыточествовали флора и фауна, хочешь – ешь, хочешь – зоологией и ботаникой занимайся… Можно было и в первом ряду посидеть, и в картишки поиграть, и содержаночкой похвастать…

      Теперь не то, совсем не то!

      Год тому назад, на Ильин день, сидел я у себя на террасе и тосковал. Передо мной стоял чайник, засыпанный рублевым чаем… На душе кошки скребли, реветь хотелось…

      Я тосковал и не заметил, как подошел ко мне Ефим Цуцыков, кабатчик, мой бывший крепостной. Он подошел и почтительно остановился возле стола.

      – Вы бы приказали, барин, крышу выкрасить! – сказал он, ставя на стол бутылку водки. – Крыша железная, без краски ржавеет. А ржа, известно, ест… Дыры будут!

      – За какие же деньги я выкрашу, Ефимушка? – говорю я. – Сам знаешь…

      – Займите-с!