Санька при дворе князя Владимира. Александр Геннадиевич Сорокин

самый бортник сиганул метров с четырех. Но туеска не обронил. Наверное, он был примотан к его поясу титановой проволокой.

      Пожав плечами, я зашагал дальше – в том направлении, куда помчался странный мужчина. Надеюсь, что он живет в городе, пусть даже как Карлсон, на крыше. Еще полчаса сквозь дебри не прибавили мне оптимизма. Тропинок не наблюдалось ни слева ни справа. Тогда я решил залезть на дерево. Вскарабкавшись на показавшийся мне высоким ствол, я стал смотреть по сторонам. Ничего похожего на многоэтажки я не увидел. Зато прямо по курсу вился дымок. И не один, а штук пять или шесть. Отлично, если не в город, то хотя бы в лагерь бойскаутов попаду. А они мне подскажут, куда идти и где я вообще нахожусь.

      Сползши с дерева, я направил стопы в направлении дымков. А если там лагерь бомжей? А в нем все такие же, как давешний дяденька? Если он без слов с высоты прыгает, то они, собравшись толпой, могут меня на колбасу пустить.

      Впрочем, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Вскоре деревья стали пореже, а потом и вовсе кончились. Я подошел к краю леса и осторожно выглянул из-за кустов.

      Мама мия! Да тут явно Мосфильм работает! Причем на декорации и костюмы не поскупились! За лесом было небольшое поле, засеянное какими-то злаками, а за полем виднелись избы. Натуральные, из темных бревен с соломенными крышами. Такие и сейчас можно увидеть, вот только окошки сейчас стали вставлять в основном стеклянные, а не из бычьего пузыря. Но главное было не в этом. На поле работали люди. Несколько женщин в холщовых платьях до земли, с забранными под косынку волосами, пололи сорняки. Прямо иллюстрация к стихотворению Некрасова «Тяжкая долюшка женская»! А рядом на лугу мужички, одетые почти также как и прыгучий бортник, сноровисто косили траву размеренными движениями.

      Я пошарил глазами вокруг идеалистической картины из нашего славного прошлого в поисках софитов, оператора с камерой на подъемной стреле, режиссера с мегафоном в руках. Но ничего подобного я не обнаружил. Либо они хорошо замаскировались, либо так нынче модно – стилизовать крестьянский труд под старину.

      Немного поколебавшись, я вышел из-за кустов и зашагал к людям. Двигались они вроде адекватно, глаза были ясными, на пациентов психушки не смахивали. Психиатр сказал бы так: «Глядя на них, рука не тянется к шприцу с аминазином».

      Увидев меня, девушки смутились, опустили глаза. Мужики тоже потупились, смотрели исподлобья, настороженно.

      – Эй, ребят, не подскажете, как пройти к поселку Дальний? – спросил я как можно более непринужденно.

      – Не розумеем, – пробасил самый коренастый из мужиков.

      – Тогда где здесь поблизости город? – спросил я с терпеливостью психотерапевта.

      – Там, – коренастый махнул рукой за избы.

      – Далеко до него?

      – Верст двадцать будет

      Немногословные они, однако. А роль как держат! «Не розумеем», «верст двадцать» – комар носа не подточит.

      Я уже собрался было идти в указанном