Смута. Вера Тумасова

для царя и ближних людей во дворце – пляски “в личинах”, что не вдохновило россиян.

      “И Рострига де Гришка молвил: “То де у меня умышлено тем обычаем: велел де яз вывести весь наряд за город, буто для потехи. И в сю де неделю, майя в 18 день, велю тут выехать за город, бутто для стрельбы смотреть воеводе и сыну его, старосте Саноцкому, и Тарлом, и всем Станицким, и рохмистру Домаратскому, и с ними всем поляком и литве в збруи во всей и со оружием. И как яз выеду на стрельбу, а за мною будут бояре все и дворяне. И как учнут стрелять из наряду, и в ту пору поляком всем ударити на бояр и на дворян и их побити. А тут де есмя указал же, кому на кого на бояр приехати и убити: князя Федора Ивановича Мстисловского убити Михаилу Ратомскому, а Шуйских – Тарлу да Станицким, а про иных бояр также приказано кому убити; а убити де велел есми бояр, которые здесь владеют, дватцати человек. И как де тех побью, во всем де будет моя воля… А совершив, тотъчас велю костелы римские ставити, а во церквах руских не велю пети, и то де все совершу, на чом де есми присягал папе и кардиналу… И оне, Бучинские, молвили: “Московское де государьство великое, станут де за бояр миром: поляков и литву самех побьют”. И Рострига де Гришка говорил: “Поляки де и литва выедут все вооружены. Да извычей де у меня тут уложен, что на потехи со мною часто выжжают роты вооружены урядясе, как на битву. Был де есми на Везоме, со мною де были рохмистр Домаратской и со всею ротою, во ратной збруе. Да и здесе ко мне часто приежживали, урядясе на битву. И той де им будет уже никому не прилично, что выедут нынеча со мною поляки и литва в збруе. А бояре и дворяне ездят за мною простым делом, и им де без ружья что учинить? А как де тех бояр побью, и достальные все устрашатся, и еще де иные на них же придут”. И оне, Бучинские, молвили: “Великое де то дело надобет начать да и совершить, а толко не совершится, ино и самем нам будет худо”. И Рострига де Гришка говорил: “Верьте де мне, что то дело однолично совершитца. Я де уж такие статьи видал. Сего ж году в великий пост поговорили про меня немногие стрельцы, что я веру их разоряю. И мне де тотчас сказали. И яз де велел тех стрельцов сыскати и приказал быти на дворец всех приказов стрельцов да и тех, которые говорили, тут же велел привести. И учал де есми вину их и измену всем стрельцом сказывати. А у меня уже говорено з Григорьем с Микулиным, как ему ту говорити и что над теми стрельцами учинити… И оне, Бучинские, молвили: “Тех де ты бояр хошь побити! Да кому у тобя в государьстве уряжати и кому в приказех быти?” И Гришка Рострига говорил: “То де уже умышлено. Нынеча де у меня здесь готовы воевода сердомирский да староста Саноцкой, да ты, Вишневецкой, да Тарли, да Станицкие, да вы, Бучинские, и иные ваши приятели. А по иных де поляков и по литву пошлю. И мне де уже будет без опасения, и в римскую де веру вскоре всех приведу. А то яз видел здесь: хоти кого бизвинно велю убити, а нихто ни за кого ни слова не молвит”. И оне, Бучинские, молвили: “Слышали де есмя здесь, что за веру здесь и так нас не любят, а только стать неволею приводить, и за то станут всем народом”. И Рострига