Нерон. Родовое проклятие. Маргарет Джордж

твоем месте я бы сомневался в правдивости этих слухов, – однажды прошептал мне на ухо Парис. – Клавдий гораздо умнее, чем может показаться со стороны. – Тут я растерянно заморгал, и Парис объяснил свою мысль: – Если Клавдия и обнаружили случайно, то только потому, что он сам все так устроил.

      У меня холодок пробежал по спине. Получалось, даже благожелательность и очевидная слабость Клавдия были его маской?

      – Ты хочешь сказать, что он… он сам все это организовал?

      – Не обязательно, – пожал плечами Парис. – Но если он знал о готовящемся убийстве племянника, то точно постарался извлечь из него выгоду.

      – Что сделали с Калигулой?

      – Его тело поскорее сожгли, а прах захоронили в неглубокой могиле в Ламианских садах. Говорят, его дух еще кричит там по ночам.

* * *

      Клавдий начал ходить в пурпурных одеждах и к данному при рождении имени добавил Цезарь Август. В начале лета Мессалина пригласила своих родственников, тогда мы впервые и вошли во дворец. Я надеялся, переступив его порог, избавиться от страхов и ночных кошмаров: мне снилось, что призрак Калигулы входит в мою комнату и никак не исчезает. Я надеялся, что новый император не будет меня преследовать, а, наоборот, станет защищать.

      Мои воспоминания о тех временах по большей части разрозненные, как кусочки мозаики. Карета медленно везет нас в Рим… Въезжаем в город… Дома стоят вплотную друг к другу, некоторые из красного кирпича, некоторые из белого мрамора… Меня пересаживают в паланкин, тот всю дорогу раскачивается… Подъем по холму становится круче, меня откидывает назад… Потом – зеленые сады на плоской вершине холма… В подножии холма множество домов…

      – Все это построил Тиберий, – сказала тетя. – Божественный Август жил в простом небольшом доме, сорок лет кряду спал в маленькой спальне на низкой кровати, укрываясь тонким покрывалом, и его это устраивало.

      Мне показалось, что в голосе тети прозвучали нотки недовольства образом жизни, который выбрали для себя наследники Августа. А если так, исчезнут ли они, когда появится Мессалина и пригласит нас войти во дворец?

      Мессалина изменилась. Теперь она носила шелка и в ее волосы были вплетены золотые и жемчужные нити.

      – Моя дорогая матушка. – Она поцеловала тетю в щеку, но не по-родственному, а формально; потом долго молча смотрела на Силана и наконец сказала: – Силан, я очень рада принять вас у себя.

      Она наклонилась ко мне:

      – Луций.

      Я не почувствовал и капли тепла, которое она источала на вилле тети. Мессалина как будто заново меня оценивала.

      – Не стоит тебе носить зеленый, он тебе не идет, – заметила она.

      – И какой же цвет мне стоит носить, моя госпожа?

      Мессалина прищурилась и как будто задумалась.

      – Красный, может быть. Золотой. Но определенно не пурпурный.

      Даже я понял, что именно она хотела сказать: «Знай свое место и не вздумай лезть выше».

      В первом зале