Производство пространства. Анри Лефевр

общественной жизни, которая также протекает в пространстве?

      I. 3

      От этого наследия (философии пространства, исправленной и дополненной математикой) современная наука, эпистемология, получила и приняла определенный статус пространства – как «умственной вещи» или «умственного локуса». Тем более что теория множеств, притязающая на роль логики этого локуса, заворожила не только философов, но и писателей и лингвистов. Со всех сторон по примерно одинаковому сценарию стали возникать различные «множества» (иногда практические[3] или исторические[4]) и сопутствующие им «логики»; причем эти множества и «логики» не имеют больше ничего общего с картезианской теорией.

      С тех пор концепт умственного пространства, дурно эксплицированный, совмещающий в себе у разных авторов логическую когерентность, практическую связность, саморегулирование и отношения частей и целого, порождение подобного подобным в совокупности локусов, логику содержащего и содержимого, – концепт этот становится все более общим, его не удерживают никакие рамки. Постоянно слышится речь о пространстве того и/или пространстве сего: литературном пространстве[5], идеологических пространствах, пространстве сна, топике психоанализа и пр. Причем в этих так называемых фундаментальных, или эпистемологических, исследованиях «отсутствует» не только «человек», но и пространство, о котором тем не менее говорится на каждой странице[6]. «Знание – это пространство, в котором субъект может занять позицию и говорить об объектах, с которыми он имеет дело в своем дискурсе», – спокойно заявляет М. Фуко в «Археологии знания»[7], не задаваясь вопросом, о каком пространстве он говорит и каким образом перескакивает от теоретического (эпистемологического) к практическому, от ментального к социальному, от пространства философов к пространству, где люди имеют дело с вещами. Научность (определяемая через пресловутую «эпистемологическую» рефлексию о полученном знании) и пространственность соединяются «структурно», по заранее предусмотренной схеме, которая очевидна для научного дискурса и никогда не переносится на понятие. Научный дискурс, не боясь двигаться по замкнутому кругу, противопоставляет статус пространства и статус «субъекта», мыслящее «я» и мыслимый объект, возвращаясь тем самым на позиции картезианского (западного) Логоса, который некоторые другие мыслители считают уже «закрытым»[8]. Эпистемологическая мысль, сопрягаясь с усилиями лингвистов-теоретиков, пришла к занятному результату. Она уничтожила «коллективного субъекта», народ как генератор того или иного языка, как носителя тех или иных этимологических последовательностей. Она изъяла конкретного субъекта, субститута Бога, давшего вещам имена. Она выдвинула на первый план неопределенное и безличное on, которое порождает язык вообще, язык как систему. Но субъект все-таки нужен – и тогда вновь возникает

3

Sartre J.-P. Critique de la Raison dialectique. Paris: Gallimard, 1960. Vol. I: Théorie des ensembles pratiques.

4

Clouscard M. L’Etre et le Code: Procès de production d’un ensemble précapitaliste. Paris: Mouton, 1972.

5

Blanchot M. L’espace littéraire. Paris: Gallimard, 1968.

6

См., например, сборник, озаглавленный «Panorama des sciences» (Paris: N. R. F., 1973); это, впрочем, наименьший из его недостатков.

7

Foucault M. Archéologie de savoir. Paris: Gallimard, 1969. P. 328 [Фуко М. Археология знания / Пер. С. Митина, Д. Стасова под общ. ред. Бр. Левченко. Киев: Ника-Центр, 1996. С. 180]. См. также: «перемещение смысла» (P. 196 [С. 150]), пространство множества разногласий» (P. 200 [С. 155]) и т. п.

8

См.: Derrida J. Le vivre et le phénomène. Paris: PUF, 1967.