Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе. Татьяна Меттерних

очаг освящался и благословлялся, и в угол столовой ставилась икона. Только тогда мы въезжали по-настоящему в квартиру.

      Ирина оказалась отличной поварихой, а мне доверяли всякие другие задания, как, например, управление домом, который мы только что наняли.

      Однажды утром пришли три господина неопределённого возраста в очках и в рубашках со стоячими воротничками, чтобы обсудить договор по инвентарю. Я ожидала и принимала их – высокая для своих одиннадцати лет, с высоко закатанными носками и со школьной папкой под мышкой. Тщательно скрывая своё удивление, они диктовали мне предмет за предметом, а я усердно записывала всё в свою школьную тетрадку. Список был, как и положено, подписан ими и удостоверен мною.

      Кроме прочего, я была упаковщиком в семье и ныряла с головой в огромные сундуки, дна которых я могла с трудом достигнуть. Эти сундуки-чемоданы были остатками другого мира: из чёрной или коричневой кожи, отделанные медью и снабжённые ремнями с полосами «семейного цвета».

      Когда мы были предоставлены сами себе, мы тайно надевали последние платья мама от Doucet – она ещё не решилась продать их – и её огромные шляпы от Reboux, украшенные зелёными и цвета мальвы вуалями. Когда мы смотрели на себя в высокое зеркало, висящее в тёмном коридоре, с удивлением обнаруживали, как красиво и таинственно мы выглядим.

      Всё ещё находились остатки из trousseau – приданого мама – слово, которое рождало в нас образы невест, колясок, дворцов, – как из сказок. Мы постепенно осознавали, что молниеносно исчезавшие стопки белья из тончайшего льна с вышитыми короной и монограммой были ценностью; вскоре мне пришлось научиться штопать обветшавшие простыни – для этого мне служила старая детская швейная машинка, с её помощью я штопала большие куски ткани.

      «У неё ловкие пальцы, как у отличной горничной…» – как гордилась я, слыша эти слова!

      Затем – к большому сожалению – во мне развился талант справляться с дьявольским так называемым кало. Калорифер – это был большой котел, с помощью которого нагревались все комнаты и вода для ванны. Если его оставляли без внимания хоть на минуту, он просто-напросто выходил из строя. Тогда надо было сначала выгрести из него твёрдый шлак и следить за тем, чтобы маленькая железная дверь сразу же не прищемила неловкие пыльцы, потом последовательно загрузить топку сначала связками из бумаги и «margotins» – так назывались просмолённые деревянные поленья с чудодейственным эффектом, связанные в большие пучки острой, как нож, проволокой, затем в топку шли дрова и уголь – и то, и другое сырое, – так что не оставалось ничего другого, как полить керосином вяло вспыхивающую кучку.

      Французская страсть к экономии требовала большого терпения к капризам кало, который надежно гарантировал минимальное использование горючего материала. Для меня же каждая топка означала сидение часами в подвале, склонясь над учебниками в ожидании того момента, когда жуткая печка наконец-то загудит успокаивающим постаныванием.

      Мисси, мой верный