Аэротаник. Евгений Гузеев

(от сердца до пят) и тела (от макушки до пальцев ног) не могло никак осуществиться в течение времени, продолжительность которого трудно было определить, пока дядя Федя находился в этом состоянии. Может это был миг, может быть вечность. Вот вкратце то, о чем в начале своего повествования пытался описать дядя Федя. В то же время все эти крайне болезненные ощущения не привели его к полному отказу от спиртного, что было очень и очень странно. Так уж устроен был этот человек.

      Начну прямо с того периода, когда дядя Федя гостил в последний раз удочери.

      Записки дяди Феди

      … Доченька моя, Светланочка, совсем взрослой стала. Городская женщина, одно загляденье. А Глебушка деда и не вспомнил. Да был он малюткой тогда, когда последний раз навещал я их, родных моих. И конфетки-то внучок побоялся взять без мамкиного на то разрешения. Вот ведь кровь иностранная какая, глядишь с пардоном и мерси начнет на горшок ходить. Жить тебе, внучок, при коммунизме, думал и рассуждал я, когда все на земле будут равны – и белые и черные, и эти, которые иной окраски. А дочурку-то теперь кто ж замуж возьмет? Вот ведь беда. Нет, недоразвито еще наше общество, культуры не хватает, начитанности. Но это так, к слову. Личные и бытовые вещи – в сторону. Мне нужно сосредоточиться на главном и постараться все успеть описать.

      В этот мой приезд дочка устроила мне отдельные хоромы. Соседка по общежитию уехала, дала ключи от своей комнаты, и я прижился, как царь. Потихоньку покуривал в форточку, а то Светланка гоняла раньше на улицу. Днем, пока дочка на работе, сидел с Лумумбой своей ненаглядной – Глебушкой, внучком любимым. Дочка нарочно взяла его из детского сада, пусть мол попривыкнет к деду. Ну, мы с пацаном и во дворе гуляли, и на речку бегали, за пивом в очереди стояли, и в магазин за маленькой ходили вместе. Раза два в столовой были, солянку хлебали, макароны с биточками и с подливкой кушали. И компот заказывали. А то как же это без компота. Пришлось, правда, за мальчонкой доедать – вилкой поковырял и бросил. Голодного времени не знает, паршивец. Вечером дочке охота сходить куда на танцы, я все одно – на пользу ей. А придет, посижу маленько – и к себе в комнатень, чтоб не мешать. Ей ведь и переодеться с работы надо, и голову в тазике помыть, постирать чего. Ну, иной раз скучно одному-то, а что поделаешь. Я ведь поздно ложусь. А в общежитии живут все молодые, с ними не побазаришь. И зрение стало шалить, буквы иной раз разглядеть – одно мучение. Вот и стал я от вечернего этого безделья немножко, так сказать, добавлять лишнего, ну не совсем уж что б…

      А тут еще случись в один день такая вот штука. Дочка с утра на работе, мальчонка вечером набегался – спит, не встает. А муха-дура, жирная как воробей, разлеталась по комнате, места ей не найти, а может дерьма какого. Ну не будешь же на лету ее, тварь, хватать, только сидишь – от Глебушки «Известней» отгоняешь. Нет вру, «Правда» это была. Может комсомольская, но «Правда» – это точно. Так вот. Не даст ведь дура эта крылатая доспать ребенку невинному, думаю. И вроде