Подлог шаблона или как подчинить врага. Ле Олей

смешно.

      И я достала свой козырь из рюкзака – меняющую на себе иллюминационные картинки маску. Она неплохо создаст мост первичного внимания к моей персоне, ну и с ношением ее в виде специфичного украшения на шее создаст верный контекст соответствия моему природному сиянию. Ее мне подарил на день рождения мой близкий друг.

      Теперь я готова к открытой экспрессии завоевания.

      Я проснулась на следующий день – тело было ватное, фокусировка зрения до сих пор хромала.

      На моей голове – мокрая тряпочка, а я один сплошной отек. На спинке стула – заляпанный пиджак.

      Да: это мое первое полнокровное похмелье. С почином.

      Я никогда не была заядлой пьяницей, и всегда слишком хорошо переваривала алкоголь и вместе с этим требующие продолжения социальные контексты. Я дорожила удобством своей идеальности и свободой оставаться посередине намерений – у меня максимум был поцелуй по пьяне, который я в публичных бравадах подменяю словом секс. Ведь важнее задор и заряд, чем лишние деяния с нежелательными отпечатками.

      Так что такой отключки со мной никогда не происходило.

      Стало страшно.

      Я помнила все краски ярчайшего вечера почти целиком. Открываю галерею телефона для поддержки моих гипотез хронологии.

      Вот я надеваю маску, вот со мной все фотографируются, вот я беру первый бокал, вот я устраиваю зажигательный стендап перед ближайшими коллегами. Тут было еще сколько-то бокалов: я в очереди к тарологу и знакомлюсь с новой группой людей. Кто-то из них начальник. Вот я спрашиваю их про смыслы жизней в мирах. Бокалы сами обступают меня кругом.

      Я не помню выложенных мне карт – помню башню и «…суждено переродить».

      Кого или что?

      Танцпол и танец. Я искрометно говорю на сцене. Это стендап – экспромт.

      Аплодисменты. Или я выдумываю? Вот душевный разговор о женской власти с каким-то мужчиной.

      Опять зал – я активно доказываю что-то о сути явлений. Кому?

      А потом…что было потом?

      Было нетрудно догадаться, что потом меня довезли до дома – эту версию закрепляла записка, лежащая рядом:

      «Ни о чем не волнуйся: мы довезли тебя до дома. Отпиши, как проснешься. Отдыхай! Валентина.»

      Что-то резко упало в низы все это время сдерживаемого стыда. С одной стороны, я собой абсолютно горда – лучше быть в кринже и свободе, чем в скованной потере жизненных моментов. Я же была собой – значит, задача выполнена.

      Но блевотина на пиджаке и приводящая меня домой начальница кажутся перевыполнением задачи.

      Я лежу на диване, ловя вертолеты вестибулярного аппарата, и чувствую, как гордость усилий первой части вечера неумолимо перекрывает туча гадкого стыда.

      Я бы рада переосмыслить всю сцену самоуспокоением, но на мой телефон приходит сообщение от Светы:

      «Привет! Ну ты даешь, конечно: не блистает на работе, но блистает на курорте» – Света записала аудиосообщение, начиная его с