Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим. Уильям Мейкпис Теккерей

вы согласны отправиться к нему от моего имени? – загорелся я.

      – Тише! – остановил меня Фэган. – Ваша матушка, верно, все глаза проглядела, высматривая вас. Вот мы и у цели – в Барривилле.

      – Ради бога, ни слова ей, – предупредил я и вошел в дом, распираемый гордостью и возбуждением, в надежде скоро переведаться с ненавистным англичанином.

      Вернувшись из церкви, матушка послала за мной слугу Тима; добрая женщина была крайне обеспокоена моим уходом и с нетерпением ждала меня домой. Тим видел, как я направился в столовую по приглашению восторженной горничной; и когда он всласть угостился на кухне всякими разносолами, каких и не видывал у нас дома, то тут же поспешил в Барривилль доложить госпоже, где я нахожусь, и, конечно, поведал ей по-своему о новейших происшествиях в замке Брейди. Напрасно я намеревался сохранить все в тайне; уже по тому, как матушка обняла меня при моем возвращении и как приняла нашего гостя капитана Фэгана, я сразу догадался, что ей все известно.

      У бедняжки был крайне взволнованный и встревоженный вид; она то и дело испытующе поглядывала на капитана, но ни словом не помянула про размолвку, так как в груди у нее билось благородное сердце и она скорее предпочла бы увидеть своего сына на виселице, нежели бегущим с поля чести. Увы, что стало теперь с этими возвышенными чувствами! Шестьдесят лет назад мужчина в старой Ирландии был мужчиной, и шпага, которую он носил на боку, угрожала жизни каждого джентльмена при первом же возникшем недоразумении. Но добрые старые времена миновали, а с ними забыты и добрые обычаи. Вы уже не услышите о честном поединке: трусливые пистолеты, сменившие более достойное и мужественное оружие джентльменов, внесли жульничество в благородное искусство дуэли, о каковом падении нравов можно только сокрушаться.

      Домой я воротился с сознанием, что я настоящий мужчина; приветствуя капитана Фэгана с прибытием в Барривилль и представляя его матушке с подобающим достоинством и величием, я заметил, что капитан, должно быть, не прочь выпить с дороги, и приказал Тиму немедля принести бутылку бордо с желтой печатью и подать печенье и бокалы.

      Тим с удивлением взглянул на свою госпожу; за несколько часов до этого я скорее решился бы поджечь родительский дом, чем потребовать бутылку кларету; но я внезапно почувствовал себя взрослым мужчиной, имеющим право распоряжаться; и матушка тоже почувствовала это; обернувшись к лакею, она сказала грозно: «Ты что же, бездельник, не слышишь, что велит тебе твой господин? Сейчас же беги за вином, печеньем и бокалами!» И тут же сама (она, конечно, не доверила Тиму ключей от нашего маленького погреба) пошла и достала бутылку. А уж Тим, как полагается, подал нам все на серебряном подносе. Моя дорогая матушка разлила вино и сама выпила за здоровье капитана; но я видел, как дрожит у ней рука и как бутылка – дзинь-дзинь! – дребезжит о стаканы. Едва пригубив, она выразила желание удалиться к себе, сославшись на головную боль; я испросил у нее благословения, как и подобает послушному сыну (современные франты