Чужой. Константин Александрович Алексеев

что я так и не признал его, мужик шагнул ко мне вплотную и сдернул капюшон.

      – Нэсс?!

      Наверное, мое изумление было настолько велико, что я машинально стиснул протянутую руку. Хотя еще когда зарекался, что не только не подам ее бывшему приятелю, но и постараюсь не оказываться с ним на одном гектаре!

      Нет, я не был уверен, что наши дороги больше никогда не пересекутся, и порой представлял подобную встречу. Больше всего меня беспокоило, что, завидев Нэсса, не сдержусь и в лучшем случае выскажу ему все, что думаю. Но сейчас, глядя на него, в душе не ощущалось ни гнева, ни даже раздражения. И вспоминались не выходки последних лет старого знакомца, а далекий майский день восемьдесят восьмого года, когда после уроков нас, парней из десятого, выпускного класса, отрядили грузить макулатуру.

      Туда же припахали нескольких восьмиклассников, среди которых был и Нэсс. В ожидании машины мы перебирали пачки в надежде найти что-нибудь ценное: в ту пору среди вороха старых газет, журналов и книг можно было наткнуться на какой-нибудь раритет.

      Вот и в тот раз кто-то притащил в утиль собрание сочинений Сталина, и мы, распотрошив связку, с интересом листали добротные, хорошо сохранившиеся тома. Неожиданно Нэсс с приятелями зашушукались, поглядывая в мою сторону:

      – Ну надо же, копия просто!

      – Чего там? – поинтересовался я, привстав с кипы газет.

      – А ты сам глянь, – Нэсс протянул мне книгу, открытую на странице, где будущий генералиссимус был запечатлен молоденьким безусым гимназистом. – Это ж ты, один в один, едрен-шмон!

      Юнец на фото и вправду чем-то смахивал на меня.

      – Короче, отныне ты будешь Кобой! – торжественно провозгласил Нэсс, приняв позу самодержца, жалующего высокий титул.

      С того дня меня так и величали. До самого выпускного.

      Кстати сказать, сам он, Серега Вознесенский, свое прозвище получил не от приятелей-одноклассников, а придумал его себе сам. Появившись в нашей школе, он так и отрекомендовался: Нэсс. И все с ходу приняли это погоняло. Как и самого Серого, оказавшегося весьма компанейским пацаном.

      Перешел, кстати, он к нам из элитной английской спецшколы, где учились сплошь отпрыски секретарей райкомов, дипломатов и прочих тогдашних небожителей. Сам Серый попал туда благодаря родителю, который трудился во Внешторге. Вот только не припомню, чтобы Нэсс хоть полсловом обмолвился, с чего он вдруг перебрался в обычную общеобразовательную бурсу. Впрочем, я с Вознесенским в ту пору не приятельствовал, хоть и жили мы неподалеку: как-никак он был на два года моложе меня, и у каждого из нас была своя компания.

      Оставшийся год до армии я видел его считаные разы, а отслужив, почти сразу же переехал в квартиру умершего деда на другой конец города. Лишь однажды, кажется, осенью девяносто первого, выбравшись навестить отца и мать, случайно встретил соседку по подъезду, учившуюся в одном классе с Нэссом. От нее-то я услышал, что после выпускного Серый не стал поступать ни в МГИМО, ни в Иняз, куда усиленно сватали его родители, а подал документы в знаменитый ВГИК, на актерское отделение, куда был бешеный конкурс. И поступил!

      Впрочем, чего тут удивительного! Вознесенский еще в школе славился тем, что мастерски копировал учителей и одноклассников. Помнится, однажды, на большой перемене, мой слух уловил знакомые словечки и интонации. Были они из лексикона нашей бывшей классной, но вот произносились почему-то хрипловатым мальчишеским тенорком.

      … – Ну как же так? Как ты мог додуматься до такого?! Ты! Из интеллигентной семьи!!!

      Обернувшись, я заметил стайку мальчишек, обступивших Нэсса. Пацаны хохотали, а Серый, как ни в чем не бывало, продолжал свой монолог. Трагически сдвинув брови домиком, чуть выпятив нижнюю губу и подрагивая ноздрями – точь-в-точь как та учительница – Вознесенский продолжал:

      – Ты понимаешь, что я должна… Нет, я просто обязана! Обязана вызвать твоих родителей и рассказать об этом кошмарном поступке! Но я… – Серый сделал паузу и дрожащими пальцами нервно поправил невидимый браслет на запястье левой руки, вновь один в один как делала русичка, когда нервничала. – Я не сделаю этого. У меня не поднимется рука, чтобы позвонить твоей маме. Потому что…

      Снова повисла трагическая пауза. Пацаны буквально корчились от смеха. Серый замер и горестно прикусил губу, устремив полный отчаяния взор на невидимого собеседника. С едва заметным стоном перевел дух и завершил:

      – Потому что твоя мама… Прекрасная интеллигентная женщина… Она просто не переживет этого!..

      При последних словах Нэсс несколько раз мотнул головой, а затем пригладил невидимые локоны, якобы упавшие на лоб учительницы.

      Одноклассники уже не смеялись, а буквально бились в истерике. А Серый тем временем, вмиг превратившись из возмущенной русички в привычного Нэсса, переждал, когда слушатели хоть немного успокоятся, и закончил свой монолог:

      – Короче, она еще минут пять ему по ушам ездила и только потом отпустила.

      Как оказалось, перед уходом на большую перемену учительница написала на доске тему следующего урока.