Товарищи. Анатолий Музис

центра села Андреевского к поселку была проложена грунтовая автомобильная дорога. Такие же, но менее наезженные дороги вели от поселка к буровым.

      Шебаршов вел машину по поселку медленно, как бы показывая: видишь дома? Это я построил. И магазин, и клуб, и мастерские. И тайга, и горы, и река – все мое. Я открыл. Я обосновался здесь. А ты? Явился на готовенькое учить меня…

      Но Никонов, казалось, был далек от этих мыслей. Он с удовольствием осматривал не успевшие потемнеть, хранящие свежий запах смолы и стружки дома, внушительное здание клуба, контору, мастерские. Все было поставлено домовито, добротно, с расчетливой хозяйственностью: чтобы было удобно, красиво и долговечно. Даже в выборе места для поселка чувствовался вкус. Пусть поселок несколько удален от буровых – рабочих возят на автомашинах, но зато он стоял у воды, на хорошем месте и скорее походил на небольшой курортный городок, чем на горняцкий поселок.

      Никонов высказал эту мысль и Шебаршов быстро взглянул на него, как смотрят шоферы, которые не могут надолго отрываться от дороги.

      – Лучшее хозяйство в Союзе, – отрывисто сказал он. – Это даже в приказе министра отмечено.

      «Победа» прыгала теперь по корням деревьев и колдобинам дороги. То тут, то там виднелись прямые и четкие линии разведочных канав. Они напоминали окопы, отрытые в лесу. Земля была изранена ими. По краям канав и у дороги лежали выкорчеванные и поваленные на бок корневища. Их обрубленные корни тянулись к окнам машины и в зеленом сумраке чащи напоминали спрутов из океанской пучины.

      Никонов представил себя на дне такой пучины и улыбнулся. Он любил окружать себя миром вымысла. Фантастические представления помогали ему понять историческое прошлое земли. Смены фаций, наступление и отступления морей, крушения материков и извержения земных недр вставали в его воображении. Он мог путешествовать по давно исчезнувшим материкам и океанам, наблюдать их животный и растительный мир, прослеживать закономерности преобразований земной коры за много миллионов лет. Товарищи говорили, что он лирик. А Шебаршов?.. Ведь когда-то они учились вместе и он был для Никонова не Владислав Петрович, а просто Славка.

      Студенческие годы…

      Шебаршов сидел за рулем прямо, олицетворяя собой полную невозмутимость. Дороги им пересекали ручьи. «Победа» с шумом врывалась в них, разгоняя по сторонам две волны с белыми бурунчиками на гребне, выскакивала на противоположный берег, оставляя за собой темные влажные полосы, но, ни веселые ручейки, ни «плавающие» в зеленой чаще «осьминоги», ни, наконец, сам Никонов, казалось, не существовали для Шебаршова. Весь он, начиная от белоснежного мундира с золотыми пуговицами и кончая бесстрастным взглядом, устремленным вперед, являл полную самостоятельность и невозмутимость. За все время их поездки, если не считать двух фраз, сказанных еще в поселке, они не обмолвились ни словом.

      Через полчаса лес расступился и они выехали к буровой. Остроконечный каркас вышки как бы разорвал почти сплошную зеленую крону