Люблю тебя. Наталья Ананьина

или просто сума с походным, было непонятно. Она смотрела, не отрываясь и с интересом, и одновременно, по ощущениям, была везде. Пахло от нее землей, бренди, или виски, и очень дорогим табаком, этот запах Ирма запомнила в городе, когда ездила в мастерскую за нитками, иголками и пирожными. Люди, от которых так пахло сигаретами, были одеты лучше остальных и отличались хорошими манерами и тихим голосом, вальяжностью, в противовес живому и быстрому уму, в отличии от ее гостьи.

      Одета она не по сезону. Изношенная обувь отличалась от той, что делают мастера поселений поблизости, очень изящная работа, с множеством заклепок, и узор, выбитый в коже, тщательно выделанные шнурки. И голос гостьи, акцент, яркий и резковатый, как у народа, проживающего далеко, в горах. Звонкий и громкий. Надо было два раза пересечь реку, чтобы добраться оттуда до леса Ирмы. Лошади рядом не было, иссушенные руки цыганки и худое, загорелое лицо, не согласовывались с одеждой, и манеры… Очень много вопросов.

      Гостья осталась, после ужина, заночевала в гостевом доме, а утром ушла в поля, прихватив ломоть хлеба, и морс в бутыли.

      В целом она не причиняла неудобств, ее присутствие не ощущалось, когда-то раздражала, когда-то смешила, но вместе стало легче. Она часто вела себя развязно, ломая грядки, и заборы, которые они вместе чинили.

      Но если она переставала чудить, то это было поводом для беспокойства. После тихих дней, когда она вела себя спокойно, ее накрывала чудовищная грусть. Она переставала есть, и плохо спала. Ругалась и злилась, начинала назойливо опекать, и податливость Ирмы, терпение, вежливость, проваливалась, как осыпаются лепестки цветов в глубокий и черный колодец, когда она пыталась гостье угодить. И пугающая тьма во взгляде цыганки, казалось, ждала случая поглотить весь свет, и все тепло, и даже не насытилась бы, а напротив, только разожгла бы азарт и голод.

      В такие недели она могла сидеть, выставив ноги на тропинках, или облокотившись на необходимую в данный момент утварь. И не в состоянии сдвинуться. Перед сном в гостевом доме била в барабан, как будто отпуская сигнал SOS, зная, что его не услышат, как поехавший умом космонавт, на заброшенной станции в недосягаемости до земли.

      Но были и плюсы, она на порядок лучше охотилась в таком состоянии: могла часами ходить по лесу, – а когда возвращалась, быстрее, разделывали мясо сама. И они успевали к зиме запастись, в том числе и шкурами… В один день гостья перестала есть и охотится совсем, и Ирма потерялась, не знала, что с ней делать. И состояние замедления, не ступор, просто ощущение, как будто все проявления эмоций бесполезны. Страх бесполезен, и непонятно, чего ждать… Она сидела на полу около своей кровати и смотрела перед собой.

      Ветер стал другим к ночи. И стихли птицы. Сухой далёкий гром, и шелест травы.

      Эйя, так звали гостью, все время что-то жгла, в ее комнате. Ирма села рядом с ней, ругаться не хотелось, захотелось ее обнять.

      Цыганка