Письмо сыну. Воспоминания. Странники поневоле. Елизавета Федоровна Родзянко

говорили, что дождь идет сорок дней и сорок ночей, как при всемирном потопе. От этой сырости у меня впервые заболели ноги, чем я впоследствии страдала всю жизнь, а мне теперь уже 85 лет. На высоком поле за садом, где река Мста делает поворот перед впадением в нее речки Перетны, твой дедушка мечтал построить церковь и показывал нам это место. Упоминаю об этом, потому что может быть кому-нибудь из вас удастся осуществить его мечты. Церковь должна была быть высокая, чтобы на купола и кресты ее могли перекреститься люди не только с проплывающих высоких барж, но и с низких плотов.9

      Осенью мы вернулись в Отраду и, почти беспрерывно живя там, только изредка наезжая в Топорок и Одессу к моим родителям, провели там спокойные и счастливые годы. В Отраде родились дети: Ольга, ты Владимир, и Елизавета, которая была необычайно спокойная, так что старая няня говорила про нее низким голосом: «Ты моя драгоценная!» Ее мы думали называть уменьшительным Эльвета, как звали меня, но она сама себя назвала «Ценка», от слова «драгоценная», так за ней это прозвище и сохранилось на всю ее жизнь.

      Мы жили очень весело и дружно. Помню, когда родители приезжали в Отраду, Мишин отец все подтрунивал над нами и спрашивал: «Когда же будет первая семейная сцена?» А ее все не было. Впрочем нет: что-то вроде семейной сцены произошло. Это случилось, когда Миша вздумал меня дразнить и сказал: «Собственно говоря, жена – это старшая прислуга в доме». Я возмутилась не столько за себя, как за приниженное положение женщины вообще и, представьте, запустила в него книгой. Конечно, ссоры из-за этого не произошло, а слова его оказались пророческими. Когда мы бежали из России в Югославию, я одно время, после смерти няни, не только оказалась старшей, но и вообще единственной прислугой в нашем доме. Помню, когда няня скончалась (а она добрая не только смотрела за детьми, но и во всем мне помогала), я в течение двух лет привыкала стелить постели. И каждый раз я ощущала отсутствие няни, принуждая себя это делать.

      Вам наверно будет интересно знать, как протекала наша жизнь в Отраде. Дом наш не был памятником архитектуры, как, например, у старшего брата дедушки. Как я уже сказала, снаружи он походил на большую белую хату. Простые колонны отличали его от нее. У подъезда они были зеленые, а на противоположном балконе – светло бежевые. С этого балкона и открывался чудесный вид. В доме была гостиная, кабинет, маленькая как клетушка комната дедушки, председателя Думы, столовая с балконом и три спальни. В доме не было электричества, освещались керосиновыми лампами и свечами. Водопровода также не было. Воду привозил сторож в бочке и ручным насосом накачивал ее в бак на чердаке. Труба из бака вела в ванную комнату, которая отапливалась дровами. Колонка всегда была полна воды. В буфетной также был кран для мытья посуды и сливная раковина.

      На обязанности сторожа Трофима было ночью обходить дом со всех сторон, так сказать «сторожить». Трещотки у него не было, ни в какую доску он не бил, чтобы дать знать

9

В Топорке в настоящее время стоит маленькая деревянная церковь, построенная в конце девяностых при помощи сына автора Олега Родзянко (1923—2013), но увы, не на том высоком берегу.