Тайна первой заварки. Рашид Карамако Тритэ

как наручники сняла?

      Положила гребень и, все еще глядя в зеркальце, подняла наручники с сидения и потрясла ими, как связкой ключей.

      – Шпилькой. Меня папа научил.

      Я достал из нагрудного кармана пачку Winston Light – наши любимые с Куртом Кобейном сигареты, вытащил одну зубами, закурил.

      Сейчас как выяснится, что её папа – какой-нибудь полковник ФСБ в отставке, а то и генерал и будет весело.

      – А что, девочка, папа решает?

      – Нет. – девушка вдруг стала очень серьезной. Опустила зеркальце, печально посмотрела на меня и покачала головой. – Папа уже давно все решил. Вам никогда не прикуривал мертвец?

      Шарадами заговорила. Задержанные, если шибко борзые, начинают или гнать по-блатному, или нести бред – со страху, либо чтобы зубы заговорить. Обычно я на контакт с ними не иду, но в этой девочке меня что-то зацепило.

      Хотя почему «что-то»? Красивая чертовка, чего уж таить.. Её бы в кафе повезти, а не в участок.

      – Мы с мертвецами разное курим, девочка.

      – Это мы еще посмотрим. – хитро улыбнулась она. – А можно я ваш палец возьму? Указательный, на правой руке.

      Я хмыкнул. Шарады продолжались, девочка пытается храбриться. Ничего, в отделении её пыл поутихнет, благо, методика отработана…

      – Да бери, не жалко.

      – Вы меня простите, пожалуйста.

      – За что простить? За палец?

      – Нет, за это…

      Справа заревел звук клаксона – тревожный как военная сирена. Я обернулся – на меня на полной скорости надвигался красный двухэтажный экскурсионный автобус.

      Удар – машину подкинуло и закрутило. Заложило уши. Я отключился.

      Глава 3. Эльза. Язык тишины

      Мне приснилась мама.

      Я сижу на нашей кухне – шелестит, расползаясь по полу, и щекочет пятки сквозняк, тянется до дверцы шкафа, робко трогает ручку – та поддается, тихо скрипит в ответ. Тикают часы под потолком, ворчит на столе старый приемник – мама никогда его не отключает. За окном наш уютный маленький самарский дворик в окружении одно– и двухэтажных деревянных, почти деревенских домиков. Крашеные скамейки, тихие старички в белых рубашках и бежевых штанах, купленных в Ялте в отпуске, году в 74-ом. Ни криков, ни скандалов, только стучат костяшки домино о широкий почти идеально круглый пень – остаток от высокого тополя.

      Тополь срубили, когда мне было восемь лет – власти решили, что широкие ветки, зеленые листья и белый пух угрожают безопасности домов и людей. Наверное, тополь скоро должен был ожить, обозлиться на все человечество…

      Помню, целую неделю во дворе визжала бензопила. Я плакала, все просила маму и папу выгнать этих ужасных людей… Ночью не могла спать. Тополь стонал, скрипел, гулко падали крупные ветки и поленья – рабочие кидали их прямо во двор, вечером загружая останки в большой грузовоз и увозя на лесопилку.

      Понемногу каждый день. Понемногу. Словно хвост резать больной кошке по сантиметру, из жалости, чтобы «не сразу».

      Наконец, дерево исчезло. Во дворе стало жарко и шумно – ветви