Тень Хиросимы. Игорь Васильевич Горев

извиняются, шепчутся, интригуются, ожидают и разочаровываются, рукоплещут и тут же скучают. Они продавливают пронумерованные сиденья в ожидании зрелища и получают его. Немногие удосуживаются задаться вопросом: вход-то бесплатный и свободный, а как же актёры, декорации? Кто платит? И чего это стоит?

      – А это стоит? – осторожно спросил Тень и тут же пожалел об этом, – ответ напрашивался сам собой.

      – Травинка на лугу ничего не стоит. Звезда несётся себе в космическом вакууме, так, задаром. Земля вертится, между прочим. Галактики? Вам сколько? Законы Вселенной? Бери! На! Так нет же, вам нужно увидеть, ощутить нервную дрожь, вкусить сладость или горечь, наслаждаясь предчувствием и гордясь обладанием и приобщением. Посмотрел, посмаковал, давай ещё!

      Ничего не стоит, если не рвать ромашку с целью ощипать её до уродливости, чтобы только узнать: любит, не любит. Или тщеславно теша себя мыслью о превосходстве разума над жалкой природой, сумевшей, только-то и всего, создать это жалкое творение, состоящее из лепестков и стебелька, заключать его в букет высокого искусства и, обволакивая высокопарными фразами, дарить, обрекая на казнь временем.

      Не стоит там, где всё удивительно едино и взаимосвязано, оставаться стихийно свободным. Где нет смерти в понимании разума, ведь она всего лишь одна из многочисленных форм бесконечно непознаваемого… Ох, да что же это со мной, как встречу тебя, так сразу язык развязывается!

      Старик замолчал. Вдалеке послышался шум прибоя. Тень не нарушал тишину, прислушиваясь к звукам ночи.

      – Ты чего молчишь? Обиделся? Зачерствел, да-да, я и сам чувствую. Посиди здесь с моё – в камень безмолвный превратишься. Вон как мои предшественники. Они оттого и безмолвны, что сказать-то нечего, так – суета. А ты не обижайся на меня, это я по привычке. Мне велят, я управляю. Мне приносят, я доношу. А болтать я не имею права, это, как тебе сказать, – против моей природы.

      – Со мной же болтаешь.

      – С тобой другое дело. Я уже говорил тебе. Ты практически свободен. Говори, что хочешь, делай, что пожелаешь.

      – Практически?

      – Конечно – всё на сцене… кх-кх… м-да.

      Снова стал слышен усыпляющий шум прибоя.

      – Цивилиус, ты чего-то не договариваешь.

      – А ты догадлив. Надо же: «не договариваешь». А я и не должен с тобой говорить. Ты забыл: я эхо-о-о. Теннисный мячик, пум-пум, пум-пум. Бей, пока не выдохнешься. Пум-пум, пум-пум, э-э, да ты увлёкся, глаза сверкают, наш человек. Азартен, ох азартен! – Голос возвысился, – Слюна так и брызжет! Ага, устал, – голос понизился и стал елейно-сладким. – Во рту пересохло, иди, отдохни в тенёчек. А вот уходить не велено. – В голосе появились металлические властные нотки, – Ах ты, настырный. Ну что ж, пожалуйте. Вы замерли!? А, ну да пропасть, тьма. Боязно?.. – короткая пауза и следующая фраза гремела уже безапелляционно повелительно, – вернись и играй!..

      Тень слушал с трепетом, который испытывает любой человек, повстречавшись с ненормальным,