Ружемант 5. Евгений Лисицин

ладно. Заскрипел зубами: ну нет, это уже ни в какие ворота!

      Она оценила ущерб, склонила голову – извинилась за пятно на своем платье, заверила, что понесет заслуженное наказание…

      Не выдержал.

      – Инна, что происходит?

      Ждал, что скажет с детской непосредственностью: ничего.

      Но она ответила…

* * *

      Лавочка.

      Обычная, деревянная, со спинкой. Под шумящим кленом.

      Помнила тысячи поцелуев, сотни неумелых признаний в любви, десятки расставаний.

      То, что говорила Инна, даже она слышала впервые.

      Кошкодевочку со всех сторон давило невесть откуда взявшееся стеснение. Вспомнил, как, разодетая в кружево, разгоряченная и с счастливым румянцем на щеках, она приходила ко мне в комнату перед отправкой на сборочный пункт. Сейчас больше походила на «правильную школьницу», для которой сказать «писька» – предел пошлости.

      Боялась касаний, боялась слов. Каждое мое движение воспринимала как будущий удар.

      – Он тебя бил? Вербицкий?

      Качала головой вместо ответа. Не бил, не уродовал, не насиловал. Трогал.

      Тактично не стал спрашивать где.

      Трогал, сажал на цепь, давал есть объедки. Не словом, но делом заставлял вести себя, словно животное.

      Старый извращенец.

      До вчерашнего дня не давал мыться. Смеялся, что кошки делают это языком. Обещал наказания, если учует от нее запах немытого тела. Не говорил какие, но принюхивался каждый раз.

      Обнаженная, она должна была слушать каждое его слово, что скажет. Исполнять любую дикость.

      – Константа. Она меня мыла. Всю. – Девчонка залилась краской от испытанного унижения. Мяукнула.

      – Он ей приказывал?

      Инна затрясла головой.

      – Нет, хозяин, мяу. Она не хотела, чтобы меня наказали…

      Еще одна монетка в копилку странной, но доброй девочки Константы.

      Прищурился, попытался вспомнить – а звала ли меня Инна до этого «хозяином»? И если да – почему позволял, не противился?

      После того как побывал в самом центре Царената, изменил свое отношение ко всему, что касалась рабства с негативного на крайне негативное…

      – Это все? Больше ничего не хочешь мне рассказать?

      – Прошу простить, мяу. Я до этого была плохой работницей. Исправлюсь: брошу школу и…

      – Стоп-стоп-стоп, нет. Школу ты не бросишь и, что бы ни собиралась сказать только что, тоже не сделаешь. Инна, да что с тобой?

      – Я была плохо…

      – Ты не была, ты есть! – рявкнул, потеряв терпение. Она осеклась на полуслове. Извернулся, когда попытался ее погладить.

      – Почему ты боишься?

      – Вы хозяин, а я… всего лишь ваша кошка.

      – Даже кошек принято гладить. Прежде ты не избегала моих прикосновений.

      – Они… мне больно, когда вы так делаете, хозяин. Мяу.

      Часто заморгал глазами – это еще что за новости? И тут же понял – тот самый чип…

      Почуял себя параноиком: нет, такого