Хромосома Христа, или Эликсир Бессмертия. Владимир Колотенко

и жаждал взять реванш. На протяжении всего последующего дня я пытался разгадать тайный смысл этой фразы. Никто из живущих на Земле не знает, куда он бредет. В стаде человеческой массы мы путешествуем жалкий промежуток времени и успеть понять, куда бредет каждая овца, чрезвычайно трудно. У меня еще не было пастуха, пастыря, который указал бы мой путь, вот я и брел, дыша в затылок другим, едва успевая различать свою колею, окунув усталый взгляд в придорожную пыль. А требовалось только лишь возвести глаза к Небу. Юрой была произнесена еще какая-то фраза, но толком я ее не расслышал и, проснувшись, тотчас забыл. Что-то там было о нас, прежних, дружных, увлеченных одним делом. Что? Я силился вспомнить, но в голову лезли какие-то жалкие мысли о дружбе, единстве, преданности, совести… Какая еще совесть?! Я не помнил за собой поступков, которые бы тревожили мою совесть и пока не терзался ее угрызениями. Хотя все мы грешны. Но где границы греха? Кто может их верно отметить, отмерить? Как сказано, я жаждал реванша. Потом они снились мне всей гурьбой, каждый день, каждую ночь: Юра, Шут, Стас, Тамара, Кирилл… А однажды даже Света Ильюшина! Со своим переметочным упырем.

      – Каким упырем, – спрашивает Лена, – Peremetчиком что ли? Кто он, этот ваш загадочный, как я понимаю, ублюдок?

      Я не отвечаю.

      – Чаще всех, – продолжаю я, – почему-то Жора, хотя он был совсем рядом. И ни разу не снился Лесик. Как-то Аня пришла и сказала:

      – Рест, мы все еще ждем той минуты… Ты должен…

      Кажется, она впервые сказала мне «ты». Потому что во сне?

      Я вскочил, чтобы расцеловать ее, но была только ночь. Вдруг меня осенило: без моей команды, без моих ребят, с которыми я съел не один пуд научной соли, прошел Крым, Рим и медные трубы, одного взгляда которых мне было достаточно для верного выбора решений и которых я уже успел позабыть, да, я вынужден это признать, мне не обойтись. При чем тут все они? Я не знал ответа на этот вопрос, но теперь знал определенно, что нужно делать. Команда! Это великое слово в любом деле. Дух единства в каждой душе. Жорины ребята просто блестяще и безупречно делали свое дело, участвуя в решении поставленных задач, но каждый жил в своей скорлупе, как орех в мешке, у каждого были свои представления, и каждый тянул, как лебедь, рак и щука в свою сторону. Это было ясно и мы ничего с этим не могли поделать. Я пришел в чужой монастырь со своим уставом. Кто же будет все это терпеть?! До сих пор все было прекрасно и вдруг… Я всегда это знал, и все же надеялся обойтись без своих ребят, без Юры, Инны, Шута и Ксении… Без Тамары и Сони, без Ани Поздняковой и Анечки… Даже Ушков, с которого Чехов писал своего Беликова, стал для меня теперь близким и родным. Мне его недоставало, как недостает теплых варежек в зимнюю стужу. Когда я сейчас вспоминаю об этом, мне становится не по себе. И если бы не Юля… Да-да, Юля стала моей спасительницей. Это ей я обязан тем, что…

      – Ты можешь, в конце концов, ответить мне на один единственный вопрос, – говорит Лена.

      Я смотрю на неё удивлённо, молчу. Затем:

      – Ну?

      – Я тебя уже тысячный раз спрашиваю: как ты их различаешь этих своих Ань, Юль, Инн, Нат, Наташ, Сонь, Ксений,