Хромосома Христа, или Эликсир Бессмертия. Владимир Колотенко

или огорчаться.

      – Вылитый Шут, – крикнула Ната.

      Шут улыбнулся и, шутя, признал сына.

      – И глаза мои, и нос мой… Это какой-то цугцванг!

      Все наши страхи тотчас рассеялись: глаза как глаза, нос как нос, крохотные розовые пальчики без перепонок…

      Это был первый ребенок на свете, геном которого содержал гены сосны, черепахи и человека. Пацан как пацан… Если бы…

      – Ты говорил – граба и черепахи, – подсказывает Лена.

      – Сосны или граба, я уже не могу вспомнить. Что вскоре бросилось в глаза – его рот. Жабий рот, черепаший. Как у Pereметчика. От уха до уха. Если б только рот…

      – Да уж, вылитый, – невесело пробормотал Юра.

      Никто даже не улыбнулся.

      – Взгляни на его рот, – прошептала мне на ухо Ната, – Гуинплен, не меньше.

      – Куликова, – спрашивает Лена, – Ната Куликова или Горелова? Я их до сих пор путаю.

      – Кажется… На ступенях роддома мы сфотографировались.

      – Поплотнее, пожалуйста, – попросила Аня, ловя нас объективом.

      Мы сбились в дружную кучку, улыбающуюся и счастливую.

      – Шут, – сказала она, – ты не помещаешься в кадр.

      И Шуту, подмяв под себя полы пальто, пришлось лечь у ног Азы.

      – Слушайте, – смеясь, сказал он, – это какой-то цугцванг!..

      Вскоре мы присмотрелись к младенцу, было от чего огорчиться: маленький Еремейчик! Его было так жалко, так жалко… И обидно. До слез…

      Жора бы сказал: «Родили уроды уродца». Но он еще ничего об этом не знал. Он всегда был против всего из ряда вон выходящего. Все были, конечно, в ужасе от увиденного, но никто не подал виду, что поражен внешностью малыша. Только Аза не могла нарадоваться. Его большой рот до ушей – это была лишь малая толика тех уродств, которые в скором времени обнаружились у нашего мальчика. Боже праведный, что мы сотворили! Тина бы сказала – «Точно – упыри!».

      Идея продлевать жизнь вечно была похоронена в ту же секунду. Ушков укорял:

      – Что я говорил! Намудрили. Вот теперь и расхлебывайте.

      И вдруг исчез. Просто пропал! Мы долго не могли его найти.

      – Это какой-то цугцванг, – словно признавая и свою вину, признался Шут.

      А Валерочка Ергинец, получивший к тому времени кличку «ВЧ», что значило «вонючий червь», только ухмылялся, мол, так вам и надо. Он ходил взад-вперед с прилипшими ко лбу волосами, потирая руки и похохатывая, иногда вставляя-выплевывая в разговор какое-нибудь труднопроизносимые и ничтожно-мерзкие словечки: «…похотливые мизантропы…», или «…удручающе-омерзительные особи…», или «…эти ученые недоучки…».

      Он произносил это так тихо, что читать можно было только по губам. И не указывая ни глазами, ни пальцем, кому эти слова были адресованы. Так – в воздух! Самодовольно улыбаясь. Этот узколобый «ВЧ» был омерзительно-удручающе неприятен, но и, надо признать, старательно незаменим.

      – Мал