Томка и рассвет мертвецов. Роман Грачёв

всего, тут одни чеки и квитанции. Кроме того, если наш ночной гость заглядывал в шкаф, то он уже утащил все самое ценное. Странно, что не упер и коробку сразу.

      – Может быть, он коробку эту – принес? Посмотри под другим углом.

      Я задумался. А ведь не исключено!

      – Ты у меня умница, мам.

      – Без вариантов. Что вообще думаешь делать?

      – Пока не знаю. Ты была права, история забавная. Есть ощущение, что Паша что-то мутил незадолго до гибели, и это что-то не дает покоя оставшимся в живых. Еще и гибель, поди, окажется не случайной. Я покопаюсь. В любом случае, ничего не потеряю, кроме времени.

      Я отбросил коробку на заднее сиденье, запустил двигатель.

      – Пап-чка, – подала голос Томка

      – Да, милая?

      – А что такое «фак»?

      Мы с матерью уставились друг на друга с раскрытыми ртами. Я прочел в ее глазах осуждение.

      – Где ты это слышала? – спросила баба Соня.

      – У папы на жестком диске есть фильмы, где переводят не прямо в губы, там еще слышно, как по-американски говорят.

      – Закадровый перевод, – пояснил я, краснея.

      – Ну, значит, ты слышала и русский вариант этого слова.

      – Ну да, слышала.

      Я замер в ожидании продолжения.

      – Там вот такие: «черт возьми», «балин», «будь ты проклят»… Кстати, надо еще узнать, что такое «проклят»… Еще там было «сам дурак» и что-то про маму. Это всё и есть «фак»?

      – Только малая часть.

      Она задумалась ненадолго и резюмировала:

      – Все-таки правильно я пошла учить английский. Одним словом можно столько всего сказать.

      Изгой

      25 ноября

      Последние часы перед пробуждением трудно назвать сном. Это пытка. Моральная и физическая. Мало того, что он все это время боролся с монстрами в своем беспокойном разуме, так они еще принялись терзать его и наяву. Он пытается нащупать телефон или часы, чтобы узнать время, но безуспешно. То ли уже утро, то ли все еще глубокая ночь. Во втором случае ему придется мучиться еще несколько часов, потому что он уже не заснет, будет лежать, смежая веки, переворачиваться с боку на бок, заставляя себя забыться, но ничего не выйдет.

      «Господи, сделай так, чтобы меня сейчас поразила молния. Не знаю, где ты ее найдешь, но вынь, пожалуйста, из-за пазухи и грохни меня тут же, на месте. Не хочу просыпаться. Никогда».

      Время от времени ему удается отключаться, но эти отрезки сна невыносимо коротки. Он заворачивается в тонкое одеяло, вытаскивая голые ноги, затем натягивает его на голову. Потом ложится на спину. Он не любит спать на спине, но это единственная поза, которая даже в похмельном бреду может гарантировать забытье.

      Он замирает, замедляет дыхание. Погружается в дрему.

      Спустя время вновь просыпается. Фонари светят за окном, там все еще сумерки. Он решает больше не мучиться. Поднимается на локтях, садится.

      Чужая квартира. Маленькая комната. Он лежит на диване-раскладушке. Один.