Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни. А. О. Чубарьян

умением выбирал сорт вина, я увидел в его глазах усталость и тоску.

      В течение многих лет я испытывал чувство неудовлетворенности, что мы словно забыли про память о А.А. Гейшторе. Поэтому я связался с руководителями польских университетов и прежде всего с ректором Академии им. Гейштора. И в результате в феврале 2013 года в Институте всеобщей истории совместно с ведущими учеными Польши и ряда других стран мы провели научную конференцию, посвященную памяти А. Гейштора. Это было какой-то частью нашей общей благодарности и нашим долгом вспомнить все то, что он сделал для мировой исторической науки.

      Столь же неоднозначно как и польскую историографию можно оценить деятельность известной в 1960–1970-е годы школы венгерских специалистов по экономической истории во главе с тогдашним вице-президентом венгерской Академии наук Жигмонтом Пахом.

      Я познакомился с ним на одном из международных конгрессов. Элегантный профессор с изящно подстриженными усами, блестяще образованный, знающий много иностранных языков, Пах был в фаворе у венгерских властей. И именно он демонстрировал европейский международный уровень, совсем не был похож на сторонников догматического марксизма. Он фактически создал школу «экономических историков», начав с использования количественных математических методов. Параллельно с ними в том же ключе работала группа американцев, эстонский историк Ю. Кахк и советская группа во главе с академиком И.Д. Ковальченко.

      Помню, как в идеологических отделах ЦК с подозрением отнеслись к этому направлению в науке, увидев в нем такую «формализацию» историко-экономической проблематики, которая могла подрывать принципы марксистского подхода. К тому же в Москве были явно недовольны подключением к этому американцев.

      Активность венгерских ученых вписывалась в ту общую специфику, которая была связана с позицией венгерского руководства в целом.

      Рядом с Пахом находились два его самых успешных и активных ученика и последователей – Дьердь (Георгий) Ранке и Иван Беренд.

      Я был хорошо знаком с обоими – Ранке был моложе и более ориентирован на национальные приоритеты, в то время как Беренд был международной фигурой. И оба они занимали существенные позиции в венгерской науке – Ранке был короткое время директором Института истории АН Венгрии (он умер неожиданно, совсем молодым), а И. Беренд был избран президентом венгерской Академии наук, а затем подобно Гейштору стал президентом Международного Комитета историков. (Позднее Беренд переехал на жительство в Лос-Анджелес, в США).

      Смягчение позиции советского ЦК в отношении этой венгерской группы произошло в значительной мере благодаря авторитету академика И.Д. Ковальченко, а затем и активному сотрудничеству с венграми будущего академика, директора ИНИОН В.А. Виноградова.

      Частое общение с Пахом, а затем и дружеские отношения с Берендом усиливали мое понимание глубокой дифференциации внутри историков социалистического содружества, органических связей многих