История эмоций. Ян Плампер

Во-первых, его концепция чувств глубоко интерсубъективна, в ней эмоции одних людей провоцируют эмоций у других и взаимно обуславливаются – или, как сказано у Февра, «эмоции заразительны»142. Отголоски идей теоретика толпы Гюстава Лебона, тогда еще влиятельного, здесь явно тоже слышны, но все же за этими цитатами нетрудно разглядеть экстатически-восторженные лица масс на партийных съездах в рейхе по ту сторону Рейна143.

      Во-вторых, Февр увидел, что большой исторический нарратив, повествующий о линейном процессе «более или менее постепенного подавления эмоций активностью интеллекта», оказался поколеблен «самой актуальной из историй» – «историей первобытных чувств, проявляющихся сейчас, в данном месте, или искусственно пробуждаемых»144. С этим откатом от ratio к emotio было связано горькое осознание того, что «в каждом из нас» таится запас «эмоциональной энергии, вечно готовой взять верх над энергией интеллектуальной, и, завладев этим запасом, внезапным рывком повернуть вспять эволюцию, которой мы так гордились,– эволюцию от эмоции к мысли, от языка эмоционального к языку артикулированному»145.

      В-третьих, те чувства, которые предлагал изучать Февр, – преимущественно отрицательные: он говорил об «истории ненависти и страха, истории жестокости» и с тревогой предполагал, что они грозят «не сегодня-завтра окончательно превратить наш мир в подобие смрадной бойни»146. Таким образом, одним из поводов, побудивших Февра обратиться к истории чувств, были угроза со стороны европейского фашизма и способность национал-социализма к эмоциональному совращению людей147. Если рассматривать дело так, то получается, что у истоков истории эмоций стоял не один, а по крайней мере три человека: Люсьен Февр, Бенито Муссолини и Адольф Гитлер.

      2. История эмоций до Февра

      Но действительно ли Февр, Муссолини и Гитлер стояли у истока? Героические рассказы о людях, положивших начало чему-нибудь, поиски нулевого часа – все это сегодня уже не многим кажется убедительным. Как в конце этой книги мы придем к тому, что является на сегодняшний день концом истории эмоций, так сейчас мы обратимся к тому, что на сегодняшний день является ее началом148. «На сегодняшний день» – потому что никто еще не предпринимал систематического прочесывания историографии, особенно до ХХ века, на предмет отражения в ней истории эмоций. Таким образом, нижеследующее описание неизбежно окажется выборочным, а прослеживание темы эмоций в исторических исследованиях до Февра будет ограничено несколькими пунктирными штрихами.

      Начнем с Античности. С точки зрения историка Фукидида (454 – ок. 399 до н. э.), эмоции были одной из главных, если не главной движущей силой действий людей в прошлом. Гнев, страх и ряд других сильных эмоций заставили афинян и спартанцев делать то, что они делали друг с другом в 431–404 годах до нашей эры, во время Пелопоннесской войны. Так спартанцы решили «нарушить мир и начать войну […] из страха перед растущим могуществом афинян»,

142

Февр Л. Чувствительность и история. С. 111.

143

Там же. Февр подчеркивал интерсубъективность эмоций не в последнюю очередь для того, чтобы парировать доводы критиков, которым история эмоций могла показаться слишком индивидуальной и недостаточно репрезентативной. О влиянии Лебона на Февра см. также Corbin А. A History and Anthropology of the Senses. P. 181.

144

Февр Л. Чувствительность и история. С. 113, 125. Февр описывал, например, работу писателя или художника как «средство для анестезии чувств». Он, правда, понимал это не столько как сублимацию во фрейдовском смысле, сколько как просто подмену.

145

Там же. С. 124.

146

Там же. С. 125.

147

Ср. также пассаж из опубликованной в 1939 году рецензии Февра на книгу Vermeil E. Les Doctrinaires de la Révolution allemande: «Доктрина и доктринеры – ну хорошо. Но сможем ли мы через доктрины действительно подобраться к национал-социализму? […] Ненависть, агрессия, жажда мести: не следовало бы скорее в прошлом искать те пути, которые привели к формированию не интеллектуальной стороны национал-социализма, не его учения, а его чувствительности и чувственности? Национал-социалистическая революция – ладно. Но что такое революция? Трансформация учений и воззрений? Я лично считаю, что это изменение на шкале допускаемых моральным законом чувственных реакций и, в результате этого, – изменение общества. Уже давно я призываю к тому, чтобы заняться историей чувственностей, историей чувств». Цит. по: Febvre L. Der Nationalsozialismus – eine Doktrin? // Idem. Das Gewissen des Historikers. S. 110–111.

148

Краткий очерк истории эмоций до Февра см. в Corrigan J. Introduction // Idem (Ed.) Religion and Emotion: Approaches and Interpretations. N. Y., 2004. P. 28–29, 20.