Дай мне имя. Борис Хазанов

в проход. Человеческий фарш стал продавливаться в ворота. Старик Набиркин, отчаянно и бесполезно толкавшийся в задних рядах, был в этой давке сбит с ног.

      Выручил лейтенант. Рявкнув бешеным матюгом, распихал ослепших, лезущих. Какой-то мужик, ощерившись, лягнул высокого лейтенанта сапогом в живот. Набиркин поднялся на ноги и кинулся на мужика…

      К дерущимся подбежали в горшках, заработали приклады. Медленно, ржаво заскрипели железные петли ворот, и толпа вынесла их на дорогу. Лейтенант был тот самый ларешник, а Набиркин – так и остался Набиркин.

      6

      Глубокой ночью Вересов пил чифирь в Курском вокзале, в кругу законных воров и ближних шестерок.

      На черной глади густого, смолистого напитка волновались желтые блики. Кружка переходила из рук в руки. На ее приготовление пошла целая пачка чая.

      Питье действовало быстро, с первого глотка золотистый дракон, извивавшийся в чаше, вонзил когти в сердце. Нужно было перетерпеть сердцебиение, не выронить чашу – глотнуть снова. И медленно, как сходит ночь, околдовывал душу чифирь.

      Сидели с серьезными лицами, тесным кружком. Роняли тяжелые, как сургуч, слова.

      «Кончать его надо было, суку…»

      «Пес смрадный…»

      «Распустили паскуд…»

      «Нет, я чего скажу… У нас на Севере бы не допустили. Сука буду. У нас бы не допустили».

      У нас, у нас. У нас козел хрудями тряс».

      «Ты, морда с ручкой! Ты с кем ботаешь? Ты кого хлестаешь?»

      «Кончайте, подлюки, развопились. Почифирить не дадут».

      «Леха, в рот стеганный! Пой!»

      Леха улегся головою на стол и не шевелился. Язык не ворочался.

      «Леха!!» – рявкнул генерал.

      Леха поднял голову, сипло затянул: «Этап на Север, срока аг-ромные. Кого ни спро-осишь, у всех Указ». «Взгляни, взгляни в глаза мои суровые!» – в отчаянии подхватил нестройный хор.

      «…Чего я скажу – Ушастый трекал. Этап готовят. Всех воров на Север».

      «Брехает…»

      Вконец окосевший Леха с трудом спел «Не для меня» и «Звенят бубенчики». Ржавой пилой резанул сердце…

      «Звенят бубенчики, звенят бубенчики. Ветер звон доно-осит». «А молодой жулик, молодой жулик начальничка просит!» – певцу вторил хор полумертвыми голосами.

      Чаша по очереди опрокидывалась над каждым ртом.

      «В-в-в-в! – забормотал, дрожа, Леха, – Ууу! – он завыл сиротливым псом. – Вот она, сука, вот она».

      В дверях стояла баба-кикимора.

      «Бей ее!»

      Кружка полетела в дверь. Блатные, сбившись в кучу, дружно крестились. Мир распадался…

      Все это время генерал сидел на главном месте, не участвуя в толковищах. Одним присутствием Вася Вересов давал тон и значительность собранию. Авторитет его нимало не ущербился, вернее, тотчас и с лихвою был восполнен крутой расправой с обидчиком, и теперь, с полузакрытыми глазами, скрестив поросшие рыжим волосом руки в синих наколках, Вересов был еще больше и как никогда достоин занимать место легендарных