Пушки привезли. Юрий Вяземский

с деланной беззаботностью объявила родителям:

      – Папочка-мамочка, вы поезжайте, а мы с Колей – на автобусе!

      – Это еще что за новости! – недовольно произнес ее отец, но, взглянув на дочь, понимающе улыбнулся и продолжал с ласковой настойчивостью: – Значит, мы так сделаем, Люсенька: ты садишься в машину, и мы вместе едем домой. А кавалера твоего мы пригласим к себе как-нибудь в другой раз… Хорошо, сегодня вечером! Договорились?

      Она виновато посмотрела на него и сказала нерешительно:

      – Без Коли я не поеду.

      – Да нет, что ты!.. Я только на вокзал… Я наоборот… Мне же в школу надо, – испуганно бормотал он.

      «Какая школа? Сегодня воскресенье!»

      – Ну вот и прекрасно! – воскликнул ее отец.

      – Коленька, тогда я поеду, ладно? А после школы ты сразу же приходи к нам! Хорошо? Ты будешь сегодня свободен? – спрашивала она, глядя на него почти умоляюще. – Ты адрес знаешь?

      Она сказала ему свой адрес, но еще до того, как она его произнесла, он уже все понял.

      «Перепутать номер дома с номером квартиры! Обидно!.. И на вокзал приперся!»

      Она села в машину, прижалась лицом к стеклу, улыбнулась ему ласково и беспомощно.

      «Интересно, если она снимет шубу и шапку… Неужели она снова будет такой же?..»

      Машина уехала, а он пошел по пустынным заснеженным улицам, сквозь безлюдные скверы, сверкающие инеем; мимо высоких валов старого города; мимо скучившихся над береговым обрывом синеглавых церквушек с ажурными крестами, с чуть выпуклыми стенами, в лучах утреннего солнца казавшихся теплыми; мимо аркады торговых рядов, через площадь навстречу строго величественному собору и призрачно-легкой, устремленной в прозрачную глубь неба колокольне и дальше по мосту через реку сквозь розовую дымку в новый город.

      Изредка навстречу ему попадались люди. Они щурились на искрящие жаркий свет сугробы, а ему казалось, что люди ему улыбаются.

      Он остановился возле дома номер двенадцать по Садовой улице. Стоя возле незнакомого пятиэтажного дома, он вспоминал о том, как завтракал в кафе-молочной, как вместе с Игорем Игоревичем заливал каток, как отобрал сетки у Марии Ильиничны…

      «Я сам виноват. Ведь она знала мой адрес. Она бы меня разыскала, и я повел бы ее к нашему дому. Мы позавтракали бы в кафе-молочной. Я познакомил бы ее с Марией Ильиничной. Я все бы ей объяснил, и она бы обрадовалась. Мы вместе посмеялись бы над моей ошибкой…»

      Он усмехнулся, покачал головой и тут вдруг вспомнил, что она приехала лишь на неделю и скоро снова уедет.

      Он ни разу не вспомнил о Дельфинии, постоял еще немного у чужого дома и пошел к себе домой.

      Дом был трехэтажный и невзрачный на вид. Он стоял на углу Садовой и безымянного переулка, и пять его подъездов выходили во двор. Люся Кузьмина никогда не жила в этом доме, но в его кафе-молочной иногда по утрам завтракал знакомый всем рыжеватый паренек. Люся уже уехала, когда во дворе дома на катке был устроен спортивный праздник, привлекший к себе внимание всей округи: в свете прожекторов под музыку из радиодинамика