Человек без истории. Николя Карро

одна была чуть больше другой. Обе позолоченные, но посередине первой красовался венок, увенчанный петухом в окружении копий и лавровых листьев, в то время как на второй был выбит орел с распростертыми крыльями. Так уж сложилось, что эти аксессуары Анри никогда не носил, хотя они и составляли его единственное сокровище.

      Сокровище самое что ни на есть сентиментальное. Сами по себе эти две запонки на блошином рынке, куда жители Бельпра стаскивали с чердаков всякое барахло, могли уйти разве что за пару десятков франков. Но их, в виде единственного наследства, на пятнадцатую годовщину ему с торжественным видом подарил дед Жан Рей. Закурил сигару «Кафе-крем», открыл ящик огромного письменного стола и начал свой рассказ:

      «Это случилось в 1940 году, малыш. Тебя, к счастью, те времена обошли стороной. Мне было 33 года, как говорят, возраст Иисуса Христа. Хотя, по сути, он в этом возрасте умер. Так или иначе, а выражение идиотское. Какая, на хрен, разница, а? В тридцать лет человеку тоже столько же, сколько в этом возрасте было Христу. Но ближе к делу. Я хотел рассказать тебе совсем о другом».

      Анри, тем не менее, урок усвоил.

      «Это было во время войны, вам должны были рассказывать о ней в школе. А вот я видел ее вживую. Ничего хорошего, можешь мне поверить. Из Бельпра я уехал в 1939 году в чине капитана. Хотя это ты и так знаешь, форму мою видел. На восточном фронте меня взяли в плен. Это тебе тоже известно.

      Но вот остального я еще не рассказывал никому».

      Сколько Анри себя помнил, с ним в жизни не делились секретом, который до этого, по выражению Жана Рея, «не рассказывали еще никому». Видя эту привилегию, он посчитал своим долгом еще больше навострить уши, без всякого труда удвоил внимание и стал слушать обожаемого деда, неизменно щедрого на всякие истории. Хотя на такое откровение даже надеяться не смел.

      «Мы тогда стояли в Арденнах, – продолжал Жан Рей, – и подвергались ужасным бомбардировкам. Потом нас обошли немецкие танки. В кино ты, наверное, видел всяких гордецов, готовых ринуться врукопашную, и все такое прочее. На деле же все обстоит совсем иначе. Уверяю тебя, хорохориться там никому даже в голову не приходило, ничуть. А многие даже бежали бы к матушке, если бы в тот день набрались храбрости дезертировать.

      Прошел слух, что враг пошел в наступление. А я хоть и был капитаном, но ровным счетом ничего об этом не знал. И не мог ничего ответить моим парням, когда они спрашивали меня, когда их убьют ради Франции. В какой-то момент за мной явился ординарец полковника, сказав, что тот хочет меня видеть. Я последовал за ним в штаб. Там меня действительно ждал полковник, звали его Жанти[1], хотя никакой доброты в нем даже в помине не было. Впрочем, неважно. «Рей, – сказал мне он, – пойдете в разведку. Обогнете расположение врага и посмотрите, цел ли Бергьерский мост. Послать самолет мы не можем, немцы повсюду понатыкали зениток». – «Слушаюсь», – ответил я, потому как ничего другого сказать не мог, хотя понятия не имел,

1

Gentil – в переводе с французского означает «добрый, любезный». – Здесь и далее примечания переводчика.