Ваня Ванюша. Наталья Скорых

можно, все сложили в сани, даже умудрились вытащить из-под снега пару сломанных деревьев. Мама радовалась, искренне радовалась, что теперь им хватит хотя-бы на несколько недель. Она замерзла, валенки её были полны снега, пальцы и на руках и ногах, она почти не чувствовала.

      – Устала? – спросил Макарыч. – Замёрзла?

      Надежда кивнула:

      – Замёрзла.

      Домой они шли молча. Мама дрожала от холода, ей казалось, что ещё немного, она упадёт и её занесёт снегом. Сил совсем не осталось. Хотелось согреться и хоть немного покушать. Плакать было нельзя, но слезы текли сами и замерзали, на и без того, холодном лице.

      – Скоро дом, уже совсем скоро. Ты держись, Надюх, держись. Растопишь печь, согреешься, супа наваришь и все будет хорошо. Смотри сколько дров везём, аж до весны хватит, – видя состояние Надежды, Макарыч поддерживал как мог.

      – Деда, а деда, если чего, если я вдруг, – мама запнулась, – ты не бросай моих. Не бросай.

      – Надюх, ты чего? Не смей! Не думай! – заругался Макарыч, и мама замолчала.

      Она и так знала – не бросит. Но для успокоения души, ей надо было сказать, надо было выговориться. Облегчить душу.

      Вовка смотрел в окно, не отрывая глаз. Сумерки медленно опускались над деревней. Маруся хныкала. Он кормил её в обед вчерашним супом и даже оставил тарелочку для мамы. Сам доедал за Марусей. Вовке хотелось затопить печку, но он понимал, что просто так топить нельзя, нужно готовить ужин. Он растерялся. Поискал по шкафам крупу, но брать без спроса не стал – а вдруг мамка заругает. Горстка пшена, да сушёные травы, что он летом собирал вместе с Марусей – это был их запас. Мама все бережно хранила и иногда заваривала чай с листочками малины, череды, мяты и ромашки. Особенно когда болела Маруся, мама отпаивала её вкусным несладким чаем, чтобы она не закашливалась. Хворь после таких травок отходила, щеки Маруси снова розовели, а мама все приговаривала:

      – Деточка ты моя, кровинушка, только живи. Вот закончится война, закончится зима, отогреешься на теплом солнышке, станешь краше всех на свете. Вернётся папка и не узнает свою красавицу.

      Она приглаживала Марусины волосы, заплетенные в тугие косички, и целовала. Маруся в ответ обнимала маму за шею и шептала ей на ушко:

      – Мамочка, я тебя сильно-сильно люблю. Больше, чем звёзд на небе. Люблю от луны до солнца и обратно. Больше всех на всей планете.

      И такие минуты доброты и тепла заставляли сердца биться сильнее, заставляли жить и выживать, становиться тверже и выносливее.

      – Вовка, помогай, – Макарыч под руки завел совсем замерзшую маму в дом. – Печку! Давай быстрее печку топи. И чугунок для чая ставь. Будем Надюху отогревать.

      Вовка бросился вперёд. Стянул с мамы валенки, снег налип к её ногам, Вовка снял промерзшие носки и начал растирать холодные ступни.

      – Не надо, сынок, не надо. Я сама, – мама склонилась над замерзшими ногами.

      Руки не слушались ее, но мама растирала ноги