Умолчи, считая тайной. Алексей Михайлович Курбак

в октябре, а с десятого августа – полтора месяца подготовительного курса для таких, как я, приезжих. Вот выпровожу тебя, и возьмусь за немецкий. А то стыдно жить в стране и не врубаться в элементарные гутен-моргены.

      – В общем, правильно, – Муха тяжело вздохнул, – Станешь полиглотом, особенно на моём фоне. Опять же, больше зубришь – меньше по дискотекам с танцульками шаришься, меньше дури в голове…

      – Ты на что это намекаешь? – Нурширин ткнула его кулаком в бок, – Это, как я понимаю, ревность?

      – Есть такая поговорка: «Кто не ревнует, тот не любит». Я, безусловно, человек современный и всё такое, но…

      – Понятно. Собственник.

      – Нет, я в хорошем смысле! – попытался оправдаться жених, но его снова ткнули, побольнее.

      – А мне как быть? Та девушка… как её зовут?.. Джаннин?..

      – Жанна. Без «Д».

      – Угу, пусть без «Д». Ты же с не́й сюда приехал, так?.. И на Кек-куль с нею ездил, нет?.. Ночевали там… А если бы у неё с родителями всё было в порядке – значит, и меня бы никогда не увидел, правильно?.. Кстати, как они?

      Она смотрела в упор, твёрдо и требовательно. Шутками не пахло, пахло порохом. Еще не жена, а уже сатана…

      – Инка ей звонила, сказала, живы. Раз так – поправятся.

      – Слава Богу. Я серьёзно – есть же и такая поговорка: «На чужом горе своего счастья не построишь». У киргизов говорят: «Боз уйду́ кулге́ кою́ш» – «на пепелище юрту не ставят». У англичан – не знаю. А ещё лучшая ученица! – она не по-детски горько усмехнулась, – Ты её… у вас с ней была… любовь?

      – Да какая там любовь…

      – Так, разок-другой?

      Чёрные глаза жгли углями, и Муха поёжился. Н-да, влип… Он собирался рассказать всё по порядку, но нежный пальчик лег на губы, приказывая молчать. Молчим.

      – Ты ведь обязательно спросишь, не сейчас, так вечером, на прощание, люблю ли я тебя. Я лучше сразу скажу: нет. Пока – нет. У нас с тобой любви как таковой, в физическом смысле… – она чуть запнулась, – секса, я имею в виду, ведь и не было.

      – У меня и с ней, если хочешь знать…

      – Не хочу. Я не о ней и вообще не об этом. Тебе двадцать четыре, а мне…

      – Три.

      – Что-о?

      – Мне не двадцать четыре года, а двадцать три.

      – Хорошо. А мне – семнадцать. С хвостиком. Да, ты умный и опытный, и в этих делах тоже. А я пока ничего не знаю, не умею… я хочу сказать – знаю, конечно, не на Луне живём, но чисто теоретически, а ты уже успел попрактиковаться…

      – Да не так чтобы… – краснея, зачем-то начал снова оправдываться Муха, – я же не Казанова какой-то…

      – А чего не знаешь, о том судить не берись – этой поговорки, возможно, ещё не придумали, а мне она нравится. И ещё. Вот везде говорят и пишут – продажная любовь, то да сё… А я думаю: разве можно любовь… не секс, а такое, как у меня… как у нас с тобой… разве можно купить за деньги?

      Генка посмотрел на нее внимательнее и увидел нечто новое. Нет, внешне она осталась той же – те же пухлые губы, те же сейчас вопросительно поднятые