Три дня без любви. Андрей Кивинов

моя штука. Хо! Да мы Абрамовичи! – Никита радостно похлопал ладонями по арбузной утробе, словно в ней покоился мешок с золотыми червонцами.

      – А зачем деньги?

      – Понимаешь, разврат должен быть красивым! Праздничным, не для галочки. В этом весь смысл. Можно, конечно, за три сотни шалаву на трассе подснять и в парадняке оприходовать. Но этим душу не обманешь… Короче, у меня банщик есть знакомый, на коммерческом потоке в нашем техникуме учился. Я договорился, завтра он организует номерок «люкс» и накроет полянку со скидкой. Всего за две штуки в час. То есть четыре за два. Копейки по нынешним временам! Девочки, правда, не входят. Но не возбраняется принести с собой, ха-ха-ха!

      Никита растопырил руки, словно человек, несущий подмышками арбузы.

      – Доставку девочек беру на себя. Помнишь, про медсестру рассказывал? Заодно и больничный попросим.

      – Мы что, одну на двоих?…

      – Как можно?! Мы же не извращенцы, а приличные разбойники! Подружку пусть приведет!

      – А она согласится?

      – Ни секунды не сомневаюсь! Одинокая тетка, в соку. Тридцать лет. И на фасад ничего, если подштукатурить. А потом, я повод придумаю. День рождения, к примеру. Твой. Чтоб все симпатично и интеллигентно. Часок попразднуем, часок попаримся. Отдельные номера предусмотрены. Так и быть, составлю компанию. Не бросать же тебя на произвол судьбы. И увидишь, всю твою хворь как рукой снимет. А послезавтра, когда окончательно придешь в себя, поедешь к Лерке. И спокойно обсудите, как быть дальше. То ли разбегаться, то ли вместе жить. При этом разговаривать будете, как равный с равным.

      Вадик присел на диван и вновь уставился в нарисованную точку.

      – Опять сомнения?

      – А что я маме скажу? Что Алешке? Алешкой звали сына. Мамой звали маму.

      – Послушай, – со скрытым раздражением ответил Никита, – тебя это не должно волновать. Чей косяк?

      Леркин или твой? Леркин! Взята на месте преступления за жопку. Оказала активное сопротивление. Пускай теперь сама и объясняет. И маме и Алешке. И потом, то, что я предлагаю, всего лишь экстренная терапия. Реанимация. Про которую, кстати, никто не узнает.

      – Да я не про баню… Я вообще.

      – Ты мужик, в конце концов, или каша овсяная?! – не выдержал пузатый терапевт. – Ой, мне плохо, ой, в нос дали… Так и будут дальше давать! Даже противно. Возьми себя в руки. Жизнь продолжается! Да, понимаю – обидно. Где-то, наверное, больно. Но заканчивается это, как правило, одинаково – алкоголь, депрессия, суицид, прости Господи. Или еще хуже – панель. А чтоб подобного не случилось – надо делать, как советуют умные люди.

      – Ты?

      – В данном случае я… Пойми, это нужно не столько тебе, сколько вам обоим.

      – Скажешь тоже…

      – Не, можешь горевать дальше! Пожалуйста. У меня дел хватает, найду, чем заняться.

      Никита демонстративно отвернулся к окну.

      – Чепуха какая-то, – едва слышно прошептал Вадик, потрогав разбитый нос, – терапия,