Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1. Том 9. Александр Солженицын

и берёт власть, как будто она только его и ждала. Но когда ты входишь в события и протягиваешь совсем же не слабые руки эту власть взять – не даётся! Не берётся.

      В чём дело? Какие же тут особенные методы? или особенные качества?

      В прежние века надо было хорошо владеть холодным оружием, значит иметь крепкие плечи, да сидеть на коне. Но сейчас вот и плечи у тебя широкие, а это не нужно. Теоретические мысли, быстрота их словесного изложения? Но история показывает, что не обязательно этим владеть самому, достаточно рядом такого иметь, вот Гиммера.

      Так что? – момент? Угадывать точный момент для каждого шага, когда короче шагнуть, а когда дальше? Но какой же был лучший момент, чем войти 27 февраля в ещё не созданный Исполнительный Комитет ещё не родившегося Совета рабочих депутатов? И возглавить переговоры с будущим правительством – и положить свою лапу на стол санкцией: существуйте! – только на наших условиях. Какой же выше пост – не правительство, а выше правительства: ты его создал и допустил? От самого первого дня – какое же положение было сильней? В масштабе всей России соперничать мог только Керенский – но он не опирался на Совет. Так разве упущен момент?

      Ключевые позиции? Так самые лучшие позиции ты и занял, два лучших опорных пункта: в твоих руках безконтрольно «Известия» – лицо Совета, на всю страну виднее, чем сам Совет. И – Контактная комиссия, реальный рычаг направлять правительство, – и ты там, среди пяти исполкомцев, и твой голос там – ведущий, и ты с презрением диктуешь министрам. Разросся Исполнительный Комитет, избрали бюро из 7 человек – и ты в нём.

      И это – ты сформулировал теперь уже знаменитую формулу поддержки Временного правительства: «постольку-поскольку». Нужно было кому-то прочесть Манифест ко всем народам – и это именно ты его прочёл с высокого помоста. Нужно было кому-то, не меря часов, встречать и встречать фронтовые делегации, олицетворяя перед фронтом весь Совет, – и это именно ты делал.

      А власть – не взялась? Нет, не взялась.

      То в Контактной комиссии Чхеидзе или даже дурачок Скобелев возражали ему перед министрами, что он высказал своё частное мнение, а не Совета. То перед военными делегациями его оспаривали. А как принудить их подчиниться? – Нахамкис не знал. Не сумел.

      Или вклинился в ИК совсем чужой пролетариату поручик Станкевич. И едва ли не по каждому поводу въедливо оппонирует, и стал придираться к «Известиям», и не только он один, против «Известий» складывалась интрига.

      Насторожился. Надо было озаботиться укрепить свою позицию. Но тут как раз – тут как раз приехал Церетели. И это была – катастрофа, и поворотный пункт для всего Исполкома. По своей прежней думской славе Церетели сразу без выборов вошёл и в Исполком и в Контактную комиссию (и уже шестерым тут становилось тесно, кого-то будут выталкивать) и всюду заговорил таким полным уверенным голосом, как будто с первого дня тут везде и состоял. Так уверенно, будто заранее знал и предвидел все эти ситуации.

      И понял