Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2. Том 10. Александр Солженицын

вам так говорить! Не хотите ж вы возврата прежнего.

      Шрейдер вздохнул:

      – О прошедшем надо уметь говорить и объективно. За столетие с лишним в России мы поднялись и отряхнулись от прежнего польского упадка. От средневекового обличия. Мы так увеличились в числе, что смогли выделить многолюдную колонию за океан. Вырос средний уровень жизни, накопились многие капиталы. Среди нас распространилась европейская образованность. Мы позволили себе роскошь иметь литературу на трёх языках. Наше значение в Империи непрерывно увеличивалось. Надо понять, что наше благоденствие – уже связано с этой страной впредь навеки.

      – Но могли ли мы не искать полноправия?

      – Мы искали полноправия – в жизни, а не в разрушении.

      – Но только когда есть правопорядок и свобода культуры – мы всегда постоим за себя.

      – А то, что начинается теперь, – не обещает правопорядка.

      Взгляд Мандельштама пламенел:

      – Да что вы говорите! Что вы говорите! Именно теперь, когда мы больше не отделены искусственно от русской культуры, когда еврейское и русское самосознания могут наконец подлинно слиться, еврейский и русский аспекты примиряются в синтезе…

      – Этот синтез, – не мог не ввернуть Игельзон, – у большинства русских вызывает скептическую улыбку, а правоверными евреями оценивается как ренегатство.

      – Неизвестно, – мрачно тянул Шрейдер, – ещё выиграем ли мы ото всех этих самоопределений. – А вы, Сусанна Иосифовна, что-то вы помалкиваете?

      Она молчала, да, но своим умно-нежным лицом – была вонзена в разговор, или вся пронзена им.

      – Я? Господа, – сказала она, теребя брелок на груди. – Скажу откровенно: судьба русского еврейства безпокоит меня больше, чем все эти «завоевания революции». В наступивших событиях – мы ведь все на виду – и должны вести себя особенно сдержанно и достойно. А наша молодёжь, правда, рвётся всюду, всюду вперёд. И в Исполнительном Комитете – наших что-то чересчур много…

      У неё это сливалось – лёгкий придых и внимательный подъём ресниц. Тепло-грустными глазами она обвела гостей и мужа:

      – По-моему… боюсь сказать… будет жестокая гражданская война…

      – Ну, не-ет, – рассмеялся Мандельштам. – Была такая опасность в февральские дни, но миновала. А теперь, как бы нас ни поворачивали, но государственное благоразумие и национальное единство всё равно возьмут верх. Потому-то нам и нужен прочный союз с левыми.

      А Сусанна – ничуть не убеждённая, в том же горестном тоне:

      – И – нет пророка! Какая скорбь, что Толстой не дожил до наших злосчастных дней, – может быть, его бы послушали.

      А Шрейдер:

      – Сусанна Иосифовна. Разве вы не знаете, что пророков слушают только тогда, когда их призывы приходятся по вкуcy?

      94

(Фрагменты народоправства – Москва)* * *

      21 апреля у 3-го пресненского участка собралась толпа в две тысячи человек, кричала:

      – Где хлеб?