Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2. Том 10. Александр Солженицын

Так ли, этак, – никто не вернёт Асе мужа.

      Мая – тем более в стороне.

      Но – всех опережая и отметая всякие возможные возражения – буйноголовая, рыжеволосая, зеленоглазая Дилька просто взорвалась от негодования: как?? да что за наглость? не уступать ни в коем случае!

      Бешеный пыл её не умерился и от рождения четырёх детей. И мужество отчаянной конской скачки, любого физического подвига, и абсолютная независимость взглядов всё так же жили в ней, в её львином голосе:

      – Да кто мы? – и кто они? Кто построил им всю эту церковь? Да что бы сказал отец? Да как мы будем на себя смотреть, если уступим? И ведь Митя даже просил именно тут похорониться!

      Выглядела неукротимо.

      – Нельзя им показать, что боишься! Да и не посмеют они скандалить в церкви.

      А Лиля, с тонко писанным лицом, нервно покачивала переплетенными тонкими пальцами и возражала ласково:

      – Диля! Тебе легко говорить: ты через три дня и уедешь. А нам тут – оставаться и жить. И справляться со всеми последствиями.

      Она не любила Дильку за взбалмошность, за оголтелую резкость.

      Борис колебался как никогда. Да, он будет презирать себя за уступчивость, оказавшуюся ненужной. И ляжет пятно на всю историю рода: тело мёртвого героя трусливо увезли от похорон. Но и – рисковать крестьянским взрывом, когда всё еле-еле держится? Еле-еле найден тон в этой небывалой обстановке – и сорваться?

      Возникло это случайно? – просто нет ничего вашего? Или особая ненависть к Дмитрию?

      В Пятом году здесь, вокруг Лотарёва, было тихо, – а в другом имении, в Аркадаке, волновались. А Дмитрий как раз был там, и с коня помогал усмирительному отряду давить безпорядки. А из Аркадака сюда всё быстро переносится, да коней же возят.

      Наверно, помнят.

      Конечно помнят.

      – Но отец построил им церковь, больницу, школу! но из уваженья к отцу? Они не посмеют!

      Борис скептически усмехнулся:

      – Дед Пахом сказал мне так: довольны мы покойным князем премного, а благодарны – за что бы? Ведь он же не для нас делал, а для спасенья своей души.

      А сегодня – в окрестностях бродят агитаторы, подбивают крестьян захватывать землю. Только дай толчок – и начнётся погром.

      Все говорили как будто тихо, одна Дилька громко, – но Мама́ услышала, и пришла со второго этажа – высокая, спокойная. От смерти Дмитрия она не согнулась, да это было и в характере её: всегда прежде всего организованность и пунктуальность.

      Стыдно стало, что обсуждали без неё. Открыли.

      Бешеный темперамент Лидии, да и Мити, – был не её, хотя возмущаться она умела страстно. Методичностью, прагматичностью (сказывалась бабушка Тизенгаузен?) она ближе была к Борису.

      Но и – твёрдостью.

      Молодые теперь молчали, она обвела их глазами гордо:

      – Князья Вяземские – не мелкие воришки. Это – наш родовой склеп.

      И положила спору конец.

      Ася высказала плачебным голосом:

      – А что