Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров. Юрий Бондарев

дружки или в контрах?» Прелестно и откровенно поговорили, товарищ дивизионный комиссар!

      – Бессонов там? – спросил Веснин, глядя в ту сторону траншеи, где возникали и истаивали при опадающем свете ракет фигуры людей, и пошел по траншее, но, против воли, он замедлял шаги и вдруг остановился в нише для буссоли, потому что не в силах был сказать Бессонову то, что знали полковник Осин и он, член Военного совета, то, о чем Бессонов никак не подозревал: о противоестественно страшной судьбе того остриженного, с вымученной улыбкой мальчика, его сына, который не был убит, а жил в плену уже несколько месяцев.

      «Он может спросить о причине приезда Осина. Что я отвечу? Подойти сейчас и в глаза ему лгать? – думал Веснин. – Каковы же будут тогда наши отношения дальше? Нет, не могу подойти к нему и делать вид, что ничего не произошло. Между нами должна быть абсолютная искренность и честность… Но язык не повернется сказать ему сейчас о сыне, не могу…»

      Веснин чувствовал, что именно непроходящие непростота и натянутость в отношениях с Бессоновым не давали ему никакого права дипломатично изворачиваться, он не должен был что-либо смягчать, уходить от главного – и, так стоя в нише для буссоли, он испытывал отвратительно жгучий стыд в душе.

      – Петр Александрович! – Веснин неожиданно для себя вышагнул из ниши, быстро подошел к Бессонову, окруженному возле стереотрубы офицерами. – Петр Александрович…

      – Вот вы мне и нужны, Виталий Исаевич, – сказал Бессонов и выпрямился у стереотрубы, носовым платком вытер исколотое снежной крошкой лицо. – Триста пятая вступила в бой. Посмотрим теперь, как сложится. Но главное вот что… – Он все обтирал лицо носовым платком с видом рассеянной раздумчивости. – Главное теперь – танковый и механизированный корпуса. Поторопить их, всеми силами поторопить! Попросил бы вас, Виталий Исаевич, поехать навстречу танковому корпусу в район сосредоточения и, если не возражаете, пока оставаться там для более успешной координации действий. Считаю это необходимым. Вы, кажется, любите танкистов, насколько я помню?

      И Веснин, с подкатившим к горлу клубком, еле сумел ответить:

      – Я все сделаю, Петр Александрович… Выеду немедленно…

      – Поезжайте. Только почаще оглядывайтесь в станице: положение на северном берегу не восстановлено.

      …Когда Веснин подошел к тому месту в траншее, где только что встретил майора Божичко, тот, по-прежнему лежа на бруствере, стрелял; от автоматных очередей ходило его плечо, съезжала на затылок шапка.

      – Майор Божичко, вы мне нужны!

      Божичко обернулся на оклик, примял на затылке шапку ударом руки, выкрикнул с радостным азартом:

      – Плотненько окружают фрицы! Подъезжают на бронетранспортерах и расползаются, как клещи! Слушаю, товарищ дивизионный комиссар!

      Веснин стоял в траншее, наклонив голову.

      – Послушайте меня, Божичко, я сию минуту должен ехать в танковый корпус. Не забывайте об одном: как зеницу ока берегите командующего. Советую быть поближе к нему.

      – Ясно,